Читать книгу "Татуированная кожа - Данил Корецкий"

– Генерал спрашивает: «Откуда ты это взял?» А солдатик отвечает: «Старшина Иванов всегда так говорит»... – давясь от смеха, закончил Шмелев свою байку

«Мастырку он передал Кире, а тот, в свою очередь, Иванникову, который всячески старался сдружиться со старослужащими. В известной степени ему это удалось, но все равно придуманная Вольфом кличка Бритый Гусь приклеилась к нему намертво

– Ша, Чувак идет! – сказал Шмелев, и Иванников, сделав длинную затяжку, швырнул окурок в бочку.

– Зачем, салабон, там еще оставалось! – возмутился Киря.

– Правильно сделал, – процедил сержант. – Что-то он часто к Семенову бегает ...

И, схватив гитару, громко, с «артистическими» интонациями объявил:

– Песня стиляги и тунеядца!

Отвернувшись в сторону, Шмелев ударил по струнам и ерническим голосом запел:

И работать мне не положено по праву,

Я ношу сверхатомный пиджак.

Ничего друзья, что он немного длинен,

Зато все говорят, что я ЧУВАК!

Та-та-та!

Киря засмеялся, несколько человек прыснули в ладонь, Вольф и Серегин усмехнулись. Только Бритый Гусь сохранил серьезное и даже несколько скорбное выражение физиономии: старший сержант Чувак подошел уже вплотную. После завершения карантина он два месяца провел на дальнем полигоне, а вернувшись, получил еще одну лычку и стал заместителем Деревянко вместо ушедшего на дембель Синюхова.

– Что за песни? – недовольно спросил замкомвзвода, скрывая раздражение. Со Шмелевым он старался не связываться.

– О, кто к нам пришел! – радостно воскликнул Шмелев и, надев на лицо благостную улыбку, повернулся к Чуваку. Тот был одет по всей форме, только лишняя пуговка на рубашке расстегнута. – Здравствуйте, товарищ старший сержант, присаживайтесь с нами. Мы тут тунеядцев осуждаем. Клеймим, так сказать, позором...

– Позором, говоришь...

Чувак принюхался и встрепенулся, как напавший на след сеттер.

– А что это за дым тут?!

– Обычный дымок, папиросный, – Шмелев полез под лавку. – Сейчас я вас угощу...

Он достал пачку «Казбека» и с несколько напряженной улыбкой протянул замкомвзвода.

– Закуривайте, не стесняйтесь.

– А если я тебе его за шиворот посажу? – Чувак ударил по протянутой руке, пачка упала на землю и приоткрылась, оттуда выскочил крупный мохнатый паук. Замкомвзвода мгновенно раздавил его ногой.

– Не обижайтесь, товарищ старший сержант, это шутка. Они сейчас не ядовитые.

– За такие шутки можно и на гауптвахту! Курите здесь черт-те что, непотребные песни поете, командиру пауков подсовываете! – Чувак разозлился не на шутку.

Шмелев медленно встал и расправил плечи. Тон его из слащаво-уважительного стал вызывающе-дерзким.

– Ты что хипешишься? Ты же не сверхсрочник, не офицер... Мы из одного призыва, ты такой же сержант, как я! Нечего из себя командира корчить!

– Товарищ сержант, как вы разговариваете со старшим по званию и по должности? Устав забыли? Я вам его напомню! – щекастая физиономия Чувака побагровела.

– Вначале в училище поступи да получи звездочки на погоны, тогда и будешь напоминать!

Шмелев презрительно сплюнул.

– Второй взвод – через пять минут построиться на плацу для подготовки к вечерней поверке! – в ярости рявкнул Чувак и, круто развернувшись, растворился в темноте.

– Иди, иди, – бросил ему вслед Шмелев. – А то Вольф с тобой опять балетом займется – будешь вензеля крутить до самой казармы!

– Я и с Вольфом разберусь! – дрожащим от гнева голосом отозвался замкомвзвода.

Наступила напряженная тишина.

– Зря ты так, – наконец сказал Киря. – Зачем на рожон лезть?

Шмелев отмахнулся.

– Хера он мне сделает! Кишка тонка...

Бритый Гусь беспокойно зашевелился.

– Надо идти строиться.

Бойцы второго взвода нехотя поднялись и пошли в сторону плаца.

* * *

Рохи Сафед – обычный прокаленный солнцем среднеазиатский поселок. Для Вольфа здесь все в диковинку: и вросшие в землю белые домишки с плоскими, поросшими травой глиняными крышами, и узкие бетонные канавки с мутной водой вдоль улиц – те самые знаменитые арыки, которые он представлял совсем другими, – широкими и глубокими, как оросительные каналы в тиходонских степях, и огромные чинары, отбрасывающие живительную тень на края базарной площади у чайной – двигается тень, и вместе с ней передвигаются степенные старики в стеганых халатах и обязательных тюбетейках, пьющие обязательный в этих краях горячий чай, который по российским меркам совершенно невозможно пить в такую жару.

Нарушая ленивую полуденную тишину, на площадь с ревом выкатывает бронетранспортер и тормозит между чайной и гипсовым памятником Ленину, украшающим чахлый скверик возле сельсовета.

– Перекур десять минут! – командует Шмелев и спрыгивает на землю, с интересом оглядывая проходящих мимо двух женщин – в платках и выглядывающих из-под длинных платьев шароварах они похожи на бесформенных кукол. У той, что помоложе, кисти рук как будто выкрашены желтой краской.

Сержант поворачивается за ними, как радар за целью, молодцевато оглаживает усы, сплевывает, звонко хлопает ладонями по голому загорелому животу. Он явно хочет «приколоться» или, на худой конец, отпустить одну из своих многочисленных соленых шуток. Но сдерживается: здесь подобных вольностей не понимают, а висящие на поясах местных мужчин пчаки – национальные ножи с узкими ручками и широкими, бритвенной заточки клинками, годятся не только для того, чтобы порезать чурек, распустить дыню или перехватить горло обреченно оцепеневшему барашку...

К чайной пристроена хлипкая, крытая шифером времянка, там братья-репатрианты из Турции готовят неизвестное в России блюдо – шаурму. Три русских мужика-шабашника стоят у окошка раздачи, нетерпеливо покручивая в руках зеленую бутылку с пробкой-бескозыркой. Шмелев заходит прямо внутрь, как хозяин, и вскоре выходит явно довольный – с набитым ртом и огромной порцией шаурмы в руках. Дождавшись своей очереди, Вольф и Серж протягивают деньги в узкое окошко. Черный горбоносый Ахмед длинным ножом срезает поджаренный край с вращающихся над раскаленными углями аппетитных шматков дурманяще пахнущей баранины, ловко ловит обрезки в лепешку, поливает соусом, перчит, посыпает кусочками лука и порезанной зеленью... У Вольфа выделяется слюна. Ахмед очень вкусно готовит шаурму. А у его брата Махмуда она получается пресной, хотя он вроде бы делает все то же самое.

Солдаты едят так, что за ушами трещит. Все хорошее кончается очень быстро, и вскоре о проглоченном лакомстве напоминают только жирные пальцы.

– Эще хатитэ? – улыбается Ахмед. Улыбка выходит зловещей. И вообще в исходящей от мангала жаре человек не может существовать. Красноватые блики углей напоминают о преисподней, а сам он кажется дьяволом.