Читать книгу "Два путника в ночи - Инна Бачинская"

– Конечно!

– А я, в свою очередь, буду держать вас в курсе расследования убийства генеральши Медведевой, – великодушно сказал Кузнецов. – А статья познавательная, вам понравится. Знаете, работа со свидетелями – это большое искусство, Екатерина Васильевна. Необходимо умение разговорить свидетеля, помочь ему вспомнить самые незначительные детали. Трудно знать заранее, какое именно твое слово, вопрос или жест подтолкнут память свидетеля. Даже запах твоего лосьона для бритья может иметь значение. Даже то, что ты пьешь с ним чай и угощаешь печеньем. Все имеет значение – настроение свидетеля, его жизненный опыт, образование…

– А может… – я запнулась.

– Что?

– Ничего. Давайте ваш журнал.

Он проводил меня до двери и постоял, глядя мне вслед…

* * *

Я неторопливо брела сквозь толпу, думая о Ситникове, который так и не позвонил. Испортил мне вечер, напился, притащил домой ограбленного профессора и не извинился! Потом они кричали всю ночь, обсуждая будущее человечества. Мне так и не удалось уснуть тогда… я лежала, прислушиваясь к их голосам, злясь и растравляя свои раны.

Вывод раздумий был, увы, неутешительным: мы слишком разные, пора ставить точку. Ситников не позвонит, я тоже, и мы расстанемся без шума и пыли, как цивилизованные люди. Машины, люди и деревья вдруг потеряли четкие контуры и стали расплываться в ранних лиловых городских сумерках. Кажется, я собиралась заплакать. Еще чего не хватало!

«Не вздумай реветь, – приказала я себе. – Тут есть дела поважнее. Бедная генеральша Медведева…»

Перед моими глазами вдруг появилось красивое женское лицо – жаркий румянец на скулах, прекрасные черные глаза, узел блестящих волос… Громкий самоуверенный голос… полный зал женщин… «Матери в защиту мира».

– Она очень богатая, – женщина, сидевшая рядом, наклонилась к моему уху. – Всю жизнь с мужем по заграницам моталась, одних шуб с десяток. – И добавила: – У нее молодой любовник!

Бедная генеральша Медведева…

Qui prodest? Кому выгодна ее смерть? Кому она встала поперек дороги? Это не грабеж, сказал Кузнецов, она сама открыла дверь убийце…

А что, если поговорить с соседями? Представиться работником охранного предприятия… Народ у нас доверчивый, никто и не почешется спросить, какое отношение охрана имеет к убийству. А если все-таки спросит, покажу удостоверение, люди верят любой бумажке с печатью. Можно соврать, что работаю на клиента…

Глава 14

Римма. Игорь. Алиби

Твердость и порывистость

считаются достоинством мужчины;

беспомощность, избегание боли

и бессилие – женщины.

Камасутра, ч. 7, гл. 15. О звуке «сит»

Римма лежала на диване, накрывшись колючим пледом. В комнате было темно и холодно. Днем пригревало горячее по-весеннему солнце и вдоль тротуаров бежали ручьи, а к ночи подмораживало, казалось, зима порыкивает напоследок. Батареи центрального отопления были едва теплыми.

Сегодня она снова не пошла на работу. Осталась дома, даже не позвонив Ирочке. Так и пролежала весь день на диване в полудреме, отупевшая и безразличная. Ничего не ела. Даже кофе не хотелось.

Из окон наползали ранние мартовские сумерки. Предметы в комнате слились и стали неразличимы. Надо бы зажечь свет, но вставать ей не хотелось.

Она лежала, укрытая с головой, свернувшись калачиком, ощущая свое теплое дыхание и густой шерстяной запах пледа. Игорь так и не позвонил. Его домашний телефон по-прежнему молчал, а на работе ей по-прежнему отвечали, что Игоря Дмитриевича сегодня нет и не будет. И сразу же вешали трубку. Мобильний, похоже, был отключен.

С приходом темноты пространство комнаты наполнилось шорохами и звуками. Ей казалось, кто-то крадется по комнате. Скрипнула половица. Раз, еще раз… Страх, охвативший ее, тонко звенел в висках и сжимал сердце жесткой липкой ладонью.

«Сейчас я встану, – говорила она себе, – встану и пойду в кухню! Сделаю кофе, горячий, крепкий и сладкий». Она представляла себе большую чашку кофе, над которой вьется парок. «Сейчас, – бормотала она, – сейчас, сейчас…»

Она чувствовала чье-то враждебное присутствие в доме. Вдруг ей показалось, что к ней прикоснулись. И сразу холодные иголки остро воткнулись вдоль позвоночника. Она затаилась и перестала дышать, с ужасом ожидая нового прикосновения и боли.

Грохот от упавшего предмета заставил ее вскрикнуть. Сердце рванулось к горлу. Тишина после резкого звука казалась густой и вязкой. Она прислушивалась. Было тихо. Она заставила себя подняться. Кутаясь в плед, подошла к двери, нашарила выключатель. Свет подействовал, как удар. Она прикрыла глаза рукой. Вернулась на диван. Часы показывали одиннадцать.

На полу у телевизора, среди осколков стекла и обломков рамы, лежала картина «Пьяный город» кисти бывшего мужа Виталика Щанского. Это был урбанистический пейзаж: вымощенная камнем мостовая, дома и фонари; однако искаженная перспектива улицы, покосившиеся в разные стороны дома, бегущие люди придавали сцене зловещую фантасмагоричность, которую усиливали нарочито выписанные мельчайшие детали. Воздетые руки людей кричали об ужасе; дома угрожающе кренились, собираясь подмять их под себя; перекрученные ветки деревьев напоминали змей. Картина была из выпендрежной серии «Бунт вещей», такой же претенциозной, как и все, что выходило из-под кисти Щанского.

Римма сидела на диване, тупо уставившись на разбитую картину. Она помнила, как Виталик писал свой «Бунт», а все приходили к нему в мастерскую и громко восхищались.

Кроме «Пьяного города», была еще картина под названием «Рагу из канарейки», изображавшая женщину с безумным лицом, которая запихивала в мясорубку живую птичку. На следующей картине ребенок, вжавшись в стену, закрыл лицо руками, а вокруг него воткнуты в стену большие кухонные ножи. Картины могли бы заинтересовать психиатра, если бы писались мрачным мизантропом. Но, написанные всеобщим любимцем Виталиком, воспринимались как оригинальная и милая шутка.

Виталик! Жизнерадостный, бесшабашный пьяница и бабник, которого знал весь город. Обожающий застолья, гостей и праздники. О его похождениях и многочисленных романах ходили легенды. Можно сказать, что в известном смысле он был украшением города.

В компанию Виталика Римму привел сослуживец. Как оказалось позже, по просьбе самого Виталика, заприметившего ее у главного архитектора. Отмечался чей-то день рождения, уже и не вспомнить, чей. Виталик бросился к Римме, как страждущий к источнику. Целый вечер не отходил от нее, поминутно целовал руки и говорил комплименты.

– В вас, Риммочка, – говорил он, – бездна эстетики и море обаяния! И вы самая красивая женщина из всех, кого я знаю!

Присутствующие женщины смотрели исподлобья… ревновали. А она, неловкая от смущения и счастливая, не решалась поднять на него глаза.

Свадьба была шумной, многолюдной и богатой. Венчались в соборе Христа Спасителя. Посмотреть спектакль собралось полгорода. Платье для невесты взяли в экспериментальной лаборатории ателье, где обшивались богатые и знаменитые. Виталика там знали и любили. Шампанское лилось рекой, цветов было море… Жених не жалел денег. Им кричали: «Горько!» Они целовались, потом Виталик схватил ее на руки и понес, почти побежал вокруг стола… Фата неслась за ними, как чайка… Она крепко держала его за шею.