Читать книгу "Солнце полуночи. Новая эра - Андрей Дашков"

Кстати, об инстинктах. Что заставляло двуногих тварей прятаться в пещерах под землей — инстинкт или проблески эволюционирующего разума? Ответ был не слишком важен. Если охотник не ошибался, он уже растревожил здешний гадючник. Темный Ангел получит то, чего хотел: массовый психоз.

Дьявольская механика… Крайняя неустойчивость каждой отдельной детали означала безостановочное движение и вечную неподвижность целого — как вращение шестеренок внутри статичного корпуса часов. Стрелки скользили по циферблату, отсчитывая время, оставшееся до конца ИХ света.

* * *

Как только за дьяконом захлопнулся входной люк бомбоубежища, существо, которое еще совсем недавно было дьяконицей Лизаветой, двинулось к двухкамерному холодильнику «норд», возвышавшемуся в двенадцати метрах от него белой башней. Оно плохо слышало из-за постоянного гула в голове, но зато ощущало вибрацию. Ему хотелось хоть немного остыть. Температура его тела превышала сорок градусов, и это продолжалось третий день.

Попытка дьяконицы добраться до райских льдов была нелепа и почти безнадежна. Она плохо соображала, а двигалась еще хуже. Ноги почти не сгибались, и Лизавета с трудом могла повернуть голову.

И все же она шла к ледяной башне. По пути она искала кого-то — маленькое существо, которое было ее ребенком. Она давно его не видела, но он находился где-то здесь, в убежище. Возможно, прятался. Он выбрал не самое подходящее время для игры в прятки, однако дети часто бывают глупыми и жестокими. Невыносимо глупыми, прости Господи!..

Куда подевались все остальные люди? Двадцать, нет — тридцать человек. Это даже больше, чем пальцев на обеих руках… Наверное, ровный гул поглощал голоса, если те и звучали где-то рядом…

Лизавета порезалась о валявшийся на полу осколок зеркала. Ее измененная нервная система слабо отреагировала на боль. Она тщетно всматривалась в свое отражение. Ее правый глаз почти не видел, а левый пытался отыскать то, за что можно было бы зацепиться. Цветные пятна…

Слишком далеко… Слишком далеко для наводки на резкость. Чтобы увидеть свою голову, нужно нагнуться, а для этого — перераспределить вес тела. Труд совершенно непосильный и несоизмеримый с результатом… Она двинулась дальше.

Через десять минут ледяная башня, в которой Лизавета хотела найти облегчение, приблизилась на один световой год.

* * *

Прошло четверо суток с тех пор, как его посетила та безмозглая похотливая наседка (Картафил умел разглядеть похоть, зацементированную и погребенную в толстом слое религиозного фанатизма, обывательской трусости и мнимой супружеской верности), когда на лестнице наконец раздались шаги человека.

Картафил очень ослабел. Чувство голода уже исчезло. Он решил было, что маньяк дьякон снова хочет уморить его — на этот раз самым банальным способом…

Все чаще его охватывала эйфория. Безразличие ко всему… Летаргическое оцепенение… Он становился бесплотной птицей, парившей в мерцающем тумане… Нескончаемый полет вдоль темной аллеи… Недоступные сады шумели на берегу моря…

Шаги вернули его к действительности. Твердая, мужская походка. Кто бы это ни был, он не спешил, но и не прогуливался без цели. Похоже, время оставалось на земле самым дешевым товаром.

Шаги приближались. Очередной придурок появился по ту сторону решетки, чтобы полюбоваться на узника, воскресшего снова. Ни один из посетителей не осознавал, что сам заперт в тюрьме, отбывая пожизненное заключение. То была незыблемая тюрьма сознания. Едва ли у кого-нибудь оставались шансы сбежать. Кроме…

Картафил повернул голову.

Его не могла обмануть оболочка. Внешность не имела никакого значения. Он сразу узнал человека с крестом. В том, что тот принял облик дьякона, Картафил усмотрел оригинальный черный юмор, жизненно необходимый в дни второго пришествия.

Это придало ему сил. Он встал с кровати и, шатаясь, подошел к решетке. Потом медленно опустился на колени. Надо было дать знак верности и на всякий случай изобразить раскаяние.

…Именно таким полагалось быть взгляду, который он выдержал не мигая, — взгляду, не выражавшему ни одобрения, ни осуждения, не радостному и не печальному. Прикосновение пустоты. Это был взгляд без сопутствующих качеств, без малейших оттенков эмоций. Вовсе не распахнутые двери в вечность. Картафил уже побывал там, и ему не очень понравилось. Вечность показалась утомительной, как ночь, проведенная в зале ожидания на вокзале, с которого уже не отправляются поезда.

— Повеселимся напоследок? — спросил гость ОТТУДА, приглашая его на свою очередную вечеринку.

Картафил позволил себе улыбнуться.

Глюк протянул ему книгу в черном переплете с мутно-красным медным крестом. Узник поцеловал крест, ощутив языком и губами холод металла и его кисловатый вкус. Ему это ничего не стоило. Последние четыре сотни лет он только тем и занимался, что играл со всевозможными символами.

Гость выпустил книгу из рук. Картафил принял дар и почувствовал его необычную тяжесть. Открыв книгу посередине, он обнаружил в ней пистолет. Теперь узник открыто захихикал. Как ему нравились веселые люди, умевшие здорово пошутить! Волхв, старец, сатанист, бесноватый, мадам Б… Но этот, кажется, был самым большим шутником — по миллиону жизней на каждый зуб.

— Я сделаю все, что ты захочешь, — пообещал Картафил, глядя в равнодушные глаза дьякона. Не было необходимости в клятвах. Оба знали, что иначе и быть не может.

Глюк бросил ключи на пол камеры.

* * *

Существо продолжало ползти с упорством заведенной игрушки. Оно уже утратило представление о времени; «эго» растворилось в слепом стремлении; вместе с рассудком улетучились сомнения; оно оказалось способным на самопожертвование. Во имя любви — а что же еще остается в самом конце? Оно по-прежнему пыталось спасти своего детеныша, который находился поблизости, — просто потому, что ему больше было некуда деться.

Внутренний жар пожирал тело женщины, словно пиццу в камере микроволновой печи. Пылали легкие, пылали кишки, пылал мозг. Мысли, едва возникнув, мгновенно испарялись, как слюна на раскаленном асфальте. У нее даже не получалось сыграть в обычную игру «плохой — хороший». Образ того, которого она считала раньше безусловно плохим, заслонил весь мир. Он завладел подземным лабиринтом, где закончится ее земная жизнь; он сумел превратить в куклу ее мужа, и он спрятал ее ребенка так хорошо, что она долго не могла его найти…

Только бы добраться до ледяной башни и остудить горящую голову! Тогда она сможет связать воедино простейшие вещи…

Она проковыляла мимо темной комнаты, в которой мягко мерцал экран телевизора. То был невыразимо приятный, таинственный свет. Безопасное сияние, сулящее покой… И ОН сидел в той комнате, уставившись на своего электронного оракула и держа в руке фотографию, на которой ее отец был снят рядом с черной машиной…

Шестнадцать часов неподвижности. Шестнадцать часов абсолютного покоя. Лизавета была не в состоянии понять это и не могла определить, на что именно направлен взгляд дьякона. Паук уже начал оплетать ресницы его немигающих век…