Читать книгу "Чтиво - Джесси Келлерман"

— По-моему, мы все уже выяснили.

— Хочу еще раз услышать.

— Люблю.

— Сильно?

— Для составления полного отчета потребуется некоторое время.

— Как скоро вы сделали ей предложение? Через шесть месяцев?

— Через девять.

— А до того? Сколько времени шла обработка?

— Люди женятся по самым разным причинам, — сказал Пол.

Пфефферкорн промолчал.

— Всем сердцем ее люблю, — сказал Пол.

— Кто знает.

— Но раньше-то знали.

— Нет.

— Тогда вы ничего не потеряли, а только приобрели, поскольку я раскрыл карты.

Пфефферкорн промолчал.

— Не забудьте Карлотту, — сказал Пол.

— Я помню.

— Все это ради нее.

— Знаю.

Помолчали.

— Что на самом деле произошло с Биллом? — спросил Пфефферкорн.

— Несчастный случай на воде, — сказал Пол.

Напольные часы прозвонили.

— Вам пора на урок. Вибвиана говорит, вы делаете успехи.

Четырнадцатый год злабского отрочества стал вехой несчастий: от глистов умер умственно отсталый, но горячо любимый старший брат, сосед-злыдень палкой насмерть забил любимую козочку, Пфефферкорн завалил годовой экзамен по «Василию Набочке» и потерял невинность с пожилой проституткой, удостоившись ее язвительных насмешек, ибо извергся еще до проникновения. Зато выучил сослагательное наклонение.

— Чувствую себя пустышкой, — сказал Пфефферкорн.

— Что и требовалось.

66

Накануне отъезда наставники устроили Пфефферкорну выпускной бал. Вибвиана играла на гармони и пела народные песни из «Василия Набочки». Вдребезги пьяный Сокдолагер полез к ней целоваться. Пфефферкорн заехал локтем ему под дых, отчего здоровяк рухнул на колени, хватая ртом воздух. Пфефферкорну аплодировали, отметив изрядную плавность его движения. Гретхен украсила его рубашку искрящейся золотистой наклейкой в виде метеора с надписью «Суперстар!».

Наутро Пфефферкорн проснулся в безлюдном доме. Впервые за все время выдалась спокойная минутка, позволившая задуматься о предстоящем испытании. Несмотря на тщательную подготовку, никто, даже Пол, не мог уверенно сказать, что с ним произойдет после пересечения границы Западной Злабии. Пфефферкорн понял, что лихорадочный график занятий преследовал двойную цель: натаскать для тяжелой секретной работы в зоне зреющих боевых действий и отвлечь от размышлений о том, что он вряд ли вернется живым.

Послышался гул подлетающего гидросамолета.

Пфефферкорн взял сумку на колесиках и прошел в кухню. Сложив ладони ковшиком, попил из-под крана — быть может, в последний раз. Потом вытер руки о штаны и пошел на причал.

Гидросамолет клюнул носом, дважды подскочил на озерной глади и, приводнившись, подрулил к мосткам. Пфефферкорн не шевельнулся. Лететь вовсе не хотелось. Было страшно, одиноко и похмельно. Однако признаться в этом он не мог. Его задание не допускало слабой кишки, но требовало мужества. Пфефферкорн вперился в небо. Тяжелым взглядом человека, тяжело утверждавшегося в тяжелых истинах. В душе его происходили тяжелые перемены. Тяжелым движением он сорвал с рубашки золотистую наклейку и отдал ее ветерку. Отныне все лычки надо заслужить. Пфефферкорн стиснул ручку сумки и решительно зашагал навстречу судьбе.

4

ДХИУОБХРИУО ПЖУЛОБХАТЪ БХУ ЖПУДНИУИУИ ЖЛАБХВУИ!
(Добро пожаловать в Западную Злабию!)

67

Отель «Метрополь» смахивал на состарившуюся актрису, которая не желает признать, что вышла в тираж, и упорно терзает публику, появляясь в ролях «инженю». Королей и властителей, сто пятьдесят лет назад нежившихся в постели примы, сменила череда аппаратчиков, шпиков, репортеров и сомнительных типов, а набеленный фасад, некогда кокетливо смазливый, покрылся налетом сажи. Прислуга, не уведомленная о новой пьесе, по-прежнему щеголяла в малиновых ливреях, а истасканных шлюх, слонявшихся по вестибюлю, на полном серьезе величала «мадам».

Портье зарегистрировал фальшивый паспорт Пфефферкорна.

— Великая почесть оказать вам гостеприимство, мсье Ковальчик.

Пфефферкорн хмуро улыбнулся. На дальнем конце конторки жирные мухи облепили чашу с подгнившими фруктами. Пфефферкорн перебросил пиджак через плечо и отер взмокший лоб. Если еще доведется сочинять триллер, он реалистично опишет переезды, не упуская деталей вроде затхлого кофе и вонючей обивки сидений. За последние сутки Пфефферкорн прошел через контрольные пункты пяти стран. Маскировка сработала. Всюду служба безопасности ограничилась беглым досмотром. В амстердамском аэропорту Схипхол возникло чувство полной нереальности происходящего: он стоит возле газетного киоска, грызет эдамский сыр и, поглаживая накладные усы, читает заметку о своем розыске, а рядом дама берет со стойки нашумевший триллер «Bloed Ogen».[13]

Ныла спина, от смены часовых поясов дурел организм, одежда провоняла потом, но он справился.

Клерк оглядел сумку с колесиками:

— Вы протянете в нас две недели, так?

— Я путешествую налегке. — Пфефферкорн подтолкнул к нему купюру в десять ружей.

Портье поклонился. Банкнота мгновенно исчезла в его рукаве. Он тронул звонок, и три коридорных тотчас материализовались. За сумку они дрались, как собаки, и только окрик портье двоих принудил к мрачному отступлению.

Безрадостный лифт по л фута не доехал до уровня четвертого этажа. Провожатый галопом помчался по коридору, волоча за собой подпрыгивавшую сумку. Пфефферкорн шел следом, стараясь не споткнуться о бугры заскорузлой дорожки. В номерах бормотало радио, бубнили голоса, шуршали вентиляторы. С недалекой границы долетал треск автоматных очередей.

В комнате коридорный изобразил, будто регулирует термостат. Деталь прибора осталась у него в руках. Парень сунул ее в карман и, покончив с наигранной услужливостью, топтался в дверях, покуда не получил свои десять ружей. После чего в улыбке показал почерневшие зубы и откланялся, оставив гостя наедине с одуряющим зноем.

68

Из опыта книжных туров Пфефферкорн знал, что комфорт американского гостиничного номера зиждется на иллюзии, созданной хозяином и охотно принятой гостем: прежде здесь никто не жил. Девственные простыни, идеальная стерильность, нейтральные оттенки поддерживали эту иллюзию, без которой было бы трудно заснуть.

Отель «Метрополь» не скрывал своего прошлого. Напротив, номер 44 предоставлял богатый исторический материал: потолок в зловонной копоти от несметных сигарет, постельное покрывало в обширном архипелаге пятен — свидетельстве многих гадких извержений. Молдинг эпохи Второй французской империи, конструктивистская мебель, протертый ковер и отсутствующие шторы. Мягкие пятачки в обоях извещали об установленных, но потом удаленных жучках. Природа ржавой кляксы вдоль плинтуса не поддавалась объяснению — то ли результат протечки, то ли укор неисправимому оптимисту.