Читать книгу "Тайна Шампольона - Жан-Мишель Риу"

Надо было ему что-то ответить:

— По-моему, преступление в Яффе разрушило союз, который вы надеялись заключить с исламом. Теперь могут сказать, что вы не держите данного слова, что вы жестокий человек. В Яффе погасла ваша мечта об империи всеобщей терпимости.

— Я вас не виню. Давайте, говорите свое заключение.

— Отныне вашей мечте конец.

Стояла удушливая жара. Я дрожал, но не был уверен, что в этом повинно — горячка или напряженность момента. Мне было очень тяжело: я объявил Бонапарту, что он проиграл.

Он встал и долгое время смотрел на меня. Сегодня, возвращаясь к этой сцене, я думаю, что он изучал мою способность понять то, что последует дальше, и сохранить тайну, которую он собирался мне сообщить. Похоже, результаты этого экзамена его удовлетворили. Я преодолел болезнь и выжил. Что же касается тайны?.. Давайте сначала посмотрим, что он мне сказал:

— Действительно, я проиграл. Но это лишь вторая часть предприятия, а их насчитывалось три.

И тут я понял: я могу узнать то, к чему Форжюри и Ле Жансем не прекращали меня подталкивать, вынуждая поговорить с Бонапартом. Я навострил уши, а он доверил мне следующее:

— Есть еще нечто, что могло бы позволить мне победить, когда сила, золото или ислам бессильны. Я вам об этом говорил через несколько дней после сражения при Пирамидах. Еще раз мы говорили об этом по дороге в Суэц.

— Фараоны? — прошептал я.

— Власть фараонов… То, что позволило им подчинить себе местные народы, позволило питать свою славу, создать такие символы своего могущества… Но я знаю, что вы об этом думаете. По-вашему, речь идет о деспотах, опиравшихся на рабство. Вы ошибаетесь, Морган. В этих могилах находятся владыки, которые держали в своих руках то, о чем мы не имеем и понятия, что не основывается ни на силе, ни на страхе.

— Как можно утверждать то, что невозможно доказать?

— А вы можете доказать мне существование Бога? Но можете ли вы доказать и то, что он не существует? Поэтому и я верю, не имея возможности вам это доказать, что наука фараонов имеет связь со священным. Не надо так смотреть на меня, господин де Спаг. Да, я говорил о власти, которая основывается на божественном. Вот в этом-то и заключается чудо Востока…

— Власть королей тоже всегда обращалась к могуществу и силе Бога. Значит, фараоны были кем-то вроде королей.

Вот и все…

— Они стояли выше, чем короли, они были сильнее всех.

По-иному я не понимаю их величие и срок, в течение которого они правили. Четыре тысячи лет непрерывных династий!

Знаете ли вы еще хоть одну историю, столь же длинную и столь же славную?

— История королей Франции не столь удивительна. Всего тысяча лет господства…

— В четыре раза меньше, чем фараоны. Тысяча лет хаоса, убийств, Фронды![104]Достаточно сказать, что Версаль был символом Короля-Солнца![105]Но это же насквозь сырой дворец, где любой нормальный человек проклял бы все на свете.

— Короли называли себя божьими избранниками.

— Легитимность фараонов была гораздо больше, чем у наших королей. Что-то во мне заставляет меня в это верить, хоть я и не могу определить подлинную природу их власти.

— Никто не сможет доказать вам обратное… Но никто не сможет и утверждать, что вы правы.

— Я придерживаюсь другого мнения. Тайна фараонов, их власти и их могущества находится в их письменности. Очень многое позволяет мне так думать. Разве Цезарь не заставил поджечь библиотеку Александрии, где находилась разгадка тайны иероглифической письменности? Не запретил ли эту письменность император Феодосий[106]в IV веке? А почему?

Древние писари давно умерли, а каменная маска фараона продолжает улыбаться. Разгадав тайну иероглифики, я, конечно, мог бы узнать, на чем четыре тысячи лет основывалась власть правителей Египта — места, который был ключом ко всему Востоку, места, откуда происходит весь мир.

— Наука эпохи Просвещения, тем временем, шагнула далеко вперед. Власть не основывается больше на каких-то там таинственных словах. Как можно верить, будто старый рецепт четырехтысячелетней давности может еще действовать?

— Он мог бы перевернуть все наши идеи. Он мог бы поставить под сомнение незыблемость очень многого. Он мог бы испугать Европу, показав ей, что мы — лишь юные потомки древней цивилизации, более мощной и великой, чем наша…

Посмотрите на игру, в которую мы играем. Мы воюем с Европой, мы здесь, чтобы сражаться с англичанами. Однако Талейран ведет переговоры с Англией, а Россия не допустит, чтобы территория Франции сократилась. Наши страны ненавидят друг друга, но являются наследниками общей истории, связанные культурой, вдохновленной Римом и христианством. Таким образом, мы являемся силами, которые договариваются о разделе мира, а за всеми нашими ссорами скрывается лишь попытка удержать истину. Представим теперь, что цивилизация фараонов показывает нам, что наша цивилизация — лишь следствие, а о худшем, о том, что есть некая высшая сила, мы не будем даже думать. Сомнение, в которое погрузилась бы Европа, сравнимо было бы со славой Востока. А теперь подумайте, что сей народ и сей континент предложили бы тому, кто признал бы за ними их настоящее место и величие. Поймите наконец, что, расшифровав письменность фараонов, я не буду нуждаться ни в армии, ни в исламе, чтобы стать императором…

Но увы, я прекрасно понимаю, что сегодня мы проиграли.

Бонапарт закончил свою речь. Он уехал и оставил меня один на один с моей горячкой и с моими вопросами. Первый теперь отпал, но другие не оставляли меня. Едва я начинал думать об услышанной исповеди, мой мозг снова воспламенялся, и хотя я ни на миг не предполагал, что главнокомандующий мог быть прав относительно божественного характера письменности фараонов, я отдавал должное его гению. Расшифровав этот древний язык, он принес бы славу Египту и Востоку. Насколько же тогда его собственная слава и даже та самая власть, которую он искал, была с этим связана! Я постоянно вспоминал его пророческие слова: «Если мы вытащим на свет тайны их цивилизации, мы возвратим этой стране славу, в которой однажды и сами будем нуждаться». Я взвешивал смысл этих признаний, не догадываясь еще, до какой степени развитие ситуации приближало нас к этим честолюбивым устремлениям.

Пока же мы возвращались в Каир, израненные, измученные, преследуемые сомнениями. В Каир, где нас ожидали самые фантастические неожиданности.