Читать книгу "Свои и чужие - Петр Хомяков"

Мы в данном случае не рассматриваем вопрос о тупиках развития. В них попадают не от самого процесса развития, а от неумения прогнозировать и управлять его последствиями. Человек падает в яму не только и не столько от того, что идёт или бежит, а от того, что не смотрит под ноги.

Есть ли всё же остановившиеся? И были ли они раньше? Есть и были. Но все, кто остановился, рано или поздно отдавали свои ресурсы, земли и жизни тем, кто находил в себе силу и волю идти вперёд. В самом начале пути человек, только становящийся разумным, силой огня победил обленившихся превосходивших его физически громил. Потом кроманьонец победил неандертальца. Потом владеющие железом победили владеющих медью. Ружье победило меч, и так вплоть до атомной бомбы.

Итак, сам процесс выживания, будь это в условиях мира, войны или хитрого невоенного противоборства, требует от человека развития, увеличения объёма знаний и овеществления их в орудиях. Мы не устанем повторять: «Без развития нет выживания, без наращивания знаний нет развития».

Таким образом, орудийный парк человечества аккумулирует в себе всё большее количество знаний. Все большее наименование возможных ресурсов может использоваться в производстве и идти на потребности жизнеобеспечения человека. В то же время ранее вовлечённые в производство виды ресурсов литосферы исчерпываются, а возобновимые ресурсы биосферы требуют все больших усилий для предотвращения экологических кризисов.

Однако это чисто производственные аспекты, характеризующие необратимость процесса развития. Есть ли у этого процесса социальная составляющая? Конечно же, есть. Все большая энерговооружённость и интеллектуализация труда предъявляют все большие требования к персоналу и, следовательно, требуют, с чисто прагматических позиций, все более бережного обращения с трудовыми ресурсами.

В чём это выражается, покажем на следующем примере. Для воинапехотинца желательно быть сытым. Однако и голодный пехотинец тоже вполне может воевать. Голодный лётчик сверхзвуковик по физиологическим ограничениям, в принципе, не может производить полёты.

Военнослужащий, специфика деятельности которого предполагает определённую квалификацию и определённую «бережность» отношения к нему со стороны начальства, обычно является офицером, а не солдатом. В наиболее «древнем» роде войск – пехоте – доля офицеров составляет несколько процентов, в современной авиации офицеров около половины. Таким образом, прогресс вооружения требует предоставления офицерского статуса все большему числу военнослужащих.

Мы привели здесь армейский пример только вследствие его наглядности. Но он демонстрирует всеобщую тенденцию повышения социального статуса трудящихся с усложнением производства. Причём это не результат благих пожеланий или борьбы классов, а внутреннее требование самого производства. Другое дело, что по причине инерционности социальных систем такое повышение статуса часто запаздывает. И достижение адекватного состояния часто предстаёт в виде некой политической борьбы (а иногда по «закону маятника» захватывается и неоправданно большой объем прав и гарантий, превращающихся в привилегии). Однако суть дела не в перипетиях и издержках этой борьбы, а в объективных закономерностях развития.

Таким образом, повышение научно-технического уровня орудийного парка с неизбежностью определяет (в среднем, на уровне тенденции) повышение уровня материальных благ и уровня психологического комфорта основной массы населения. Разумеется, идёт и повышение уровня образования населения. Иными словами, происходит неуклонное (опять же на уровне тенденции) повышение уровня социальных гарантий населения. Это и есть то, что называют социальным прогрессом человечества.

Как видим, социальные гарантии и социализм отнюдь не одно и то же. Если социалистическое государство ставит перед собой цели ускоренной модернизации производства, то, расточительно расходуя на начальном этапе модернизации трудовые ресурсы, оно затем, по мере достижения поставленных целей научно-технического развития, объективным ходом истории вынуждено ускоренно вводить социальные гарантии для все более квалифицированной массы населения.

Наша схема вполне объясняет особенности развития России в XX веке, Сумма социальных гарантий в 30-е годы, за исключением гарантии от безработицы и возможности получения образования (что соответствовало требованиям ускоренной индустриализации), была минимальной. Для этого достаточно послушать рассказы людей, живших и работавших в то время. Бараки и коммуналки в качестве жилья. Скудное питание строжайшие правила выдачи больничных листков о нетрудоспособности, да и то на очень ограниченные сроки. И это в то время, когда значительная часть людей в лагерях вообще была обречена на гибель.

Социальные гарантии более поздних времён, которые с такой ностальгией воспринимаются сейчас, появились не ранее, чем модернизированное хозяйство потребовало квалифицированного персонала. Однако и в это время затраты на социальные нужды в СССР ни в абсолютных, ни в относительных цифрах не превышали аналогичных затрат в США, но были намного меньше. Например, в 1988 году по всем источникам финансирования на здравоохранение в СССР было выделено 25,5 млрд рублей, в США – 200 млрд долларов, на образование соответственно – 46,7 млрд рублей и 300 млрд долларов, на охрану труда в пересчёте на одно рабочее место соответственно – 55 рублей и 280 долларов.

Нынешний упадок социальной сферы в России не более, чем следствие упадка технического уровня производства, ориентированного на добывающие отрасли, требующие минимальной квалификации занятых в них, свёртывания фундаментальной и прикладной науки и образования. Если мы хотим возрождения социальной сферы, нам надо добиваться модернизации хозяйственного комплекса, а не плакать о потерянном рае социализма.

И последний аспект проблемы развития. Научно-технический и социальный прогресс, очевидно, меняют образовательный уровень населения, его мировосприятие, даже психологический облик и психофизиологические особенности (напомним приводимый ранее в главе «Экология антропогенеза» пример о нарастании доли людей со «спринтерским» адаптационным типом в более развитых регионах). Добавим к этому примеру ещё один. Со временем человек получает все больше зрительной информации. Как показали исследования, согласно ряду косвенных данных можно утверждать, что ещё в бронзовом веке человек получал не менее 15 % информации звуковой и не менее 5 % через обоняние и осязание. На зрение, таким образом, приходилось не более 80% всей информации. Современный человек получает не менее 90 % зрительной информации, около 9 % звуковой и не более 1 % через обоняние и осязание.

Можно ли при этом говорить, что все сферы, связанные с чувственным восприятием и духовными запросами человека, могут оставаться неизменными в процессе развития человека, столь радикально меняющем даже его физиологию чувств? Разумеется, нет. Поэтому мы наблюдаем радикальные смены религиозных систем, эстетических критериев, типов искусства и культуры.

Мы не утверждаем, что, помимо указанных нами факторов, не существует других причин подобных перемен. Мы не утверждаем также, что в самой культуре отсутствуют внутренние закономерности развития. Отнюдь. Всё это имеет место, но автор, не являясь специалистом в данной области, не берётся судить об этом.