Читать книгу "Черное солнце - Валерий Большаков"

Эскадрилья села на местном аэродроме, заняв почти всё поле.

Тил-Маунтин вдали сверкал, как новогодняя ёлка, — горели фонари, светились окна домов, то и дело вспыхивали лучи фар. Зарево было настолько ярким, что Тимофей без труда различал синевато-серый цвет крыш домиков, выкрашенных в оранжевый и ослепительно-жёлтый колер.

— Не спят, — буркнул Тугарин-Змей, покидая трап.

— Заснёшь тут, пожалуй, — сказал Купри и сразу нахохлился.

Сихали дождался, пока вся шумная ватага добровольцев соберётся на поле, и властно прокричал:

— Группа Белого — впереди, группа Харина — в центре, группа Ершова идёт замыкающей!

— А чего это одни океанцы в командирах? — донёсся задиристый голос.

— Не нравится — уматывай! — отрезал Браун.

— Да я так, просто…

— Равняйсь! — зычно скомандовал Илья. — Смир-рна! Шагом… марш!

Толпа, кое-как упорядоченная и сплочённая в отряд, потопала к посёлку.

На улицах Тил-Маунтина было не по времени людно — встревоженное население шаталось от дома к дому, смыкаясь в кучки и разбегаясь, толпясь у салунов, обступая «осведомлённые источники».

Появление добровольцев вызвало всплеск энтузиазма у одних («Наши! Ура!») и нарастание тревоги у других («Как бы чего не вышло…»).

— Лёньку Шалыта вызвал? — осведомился генрук у командора ОГ.

— Угу, — ответствовал командор.

— Открытым текстом?

— Угу…

— Открытым? — поразился шагавший рядом Помаутук. — Но… тогда же «международники» узнают, где мы!

— А мы и не прячемся, святой отец, — ухмыльнулся Илья.

Лицо чаплана выразило целую гамму чувств — и вдруг озарилось пониманием.

— Ах вот оно что… — протянул Помаутук. — Вы их заманиваете!

— Типа того.

Добровольцы промаршировали на круглую площадь у штаба посёлка, сюда же сбежались его жители — операторы, механики, наблюдатели. Сихали не стал задерживаться — взбежав на высокое крыльцо штаба, поднятого на сваи, он сначала выложил последние известия, а потом сказал:

— Короче! Вооружаемся и спускаемся в рудничный комплекс. Пусть попробуют нас оттуда выкурить!

Местные сразу взбодрились, взревели с воодушевлением — где-где, а подо льдом они «международников-интеров» приветят! Все туннели, все горизонты им знакомы — с закрытыми глазами любой закуток отыщут. Вот и пусть «международники» только попробуют сунуться — огребут по полной!

А в самый пик душевного подъёма в небе глухо засвистело, и прямо на площадь плюхнулся флаер — из-под капота у него били струйки дыма. Вышибив дверцу ногой, надсадно кашляя и матерясь, из кабины вывалился Леонид Шалыт. Кое-как протерев слезившиеся глаза и размазав по лицу жирную копоть, он воскликнул с весёлым бешенством:

— Подбили, гады! Я всех в Нептьюн-Сити навострил, а сам вон не долетел!

Сихали ссыпался по лестнице на площадь и хлопнул расчихавшегося Шалыта по спине:

— Привет! С боевым крещением!

— Авэ, кэйсар… — выдавил генрук АЗО, сипло перхая, — моритури тэ салютант![63]

— Собирай своих и догоняй, мы — на рудник.

— Что? — Леонид расплылся в улыбке. — «Спина к спине у мачты»?

— А то… Будем крепить солидарность трудящихся!

Вблизи от рудничного комплекса лёд был припорошен серебристой пыльцой — отходы производства. В вентиляционных башнях гудел воздух и редкий пар. Горели на мачтах прожектора. По широкому спиральному спуску, выложенному решётчатым настилом, медленно поднимались грузовики-пятиосники. За их прозрачными кузовами тускло взблёскивал концентрат. Пятиосные вездеходы не были автоматами — в бликующих пузырях герметичных кабин угадывались водители. Потому и рвались в АЗО неработающие «жруны», что могли найти себе дело попроще — исконное, рабоче-крестьянское, не кончая всякие вузы.

Добровольцы протопали мимо — и вниз. Виток за витком, отряд опускался к нижним горизонтам. На глубине километра изрядно потеплело, но дышалось как в остывшей бане. Стены туннелей пушились инеем, фары далёких грузовозов расплывались в тумане.

На нулевом горизонте пелена испарений была ещё гуще, своды туннелей казались пупырчатыми из-за крупных капель конденсата. На анкерах, вмороженных в лёд, провисали кабели, ярко горели полусферы фонарей, освещая уже не лёд, а грунт — первозданную землю Антарктиды. Ничего особенного — крупнозернистый песок да каменное крошево.

— Чем дальше в лес… — проорал Рыжий и ввёл поправку: — Чем ниже в лёд, тем толще партизаны!

Стрежневой туннель метров двадцати шириной уходил далёко-далёко в перспективу, на север, а в сторону гор Тил ответвлялись забои, откуда нёсся несмолкаемый дробный грохот пульсаторов и вой виброизмельчителей.

Водя глазами по вогнутой стене, Сихали сначала не понял, что он видит. Присмотрелся… Пень, что ли? Изо льда торчала расщепленная колода в два обхвата.

— Не пойму, — сказал Тимофей. — Дерево, что ли?

— Оно! — кивнул Шалыт. — Гинкго. Росло миллионов этак пятнадцать лет назад. Или двадцать. Тогда ещё вся Антарктида зеленела, ледник лежал на одних горах Гамбурцева. А потом перешеек с Южной Америкой — оп! — и ушёл на дно. И закрутилось циркумполярное течение, закольцевало Антарктиду так, что тепла вообще не пропускало. И превратился наш континентик в холодильничек…

— Я ж говорю, — воодушевился Рыжий, — чем дальше в лес, тем…

— Это что! — воскликнул бородатый механик со странным именем Кобольд. — В Куин-Элизабет вообще целую рощу нашли! Попилили на дрова и распродали туристам.

— Нам и зверушки попадались, — подхватил генрук АЗО. Страхолюдины! Сплюснуло их льдом, прямо в лепешку раскатало…

— Ага! — хихикнул Кобольд. — Палеонтологи аж в пляс пустились.

— Жалко, что отзеленел ваш континентик, — улыбнулся Сихали.

— И не говори… — погрустнел Шалыт.

Пуская гулкое эхо, на «стрежень» выехал экскаватор-универсал, покачивая сложенными манипуляторами. Посередине туннеля машина развернулась, скрипя гусеницами по камням, и замерла. Её механические «руки» приподняли диски двух стационарных пульсаторов.[64]

Из соседних забоев показались самоходные обогатители-автоматы. Один за другим они выбирались — и занимали места рядом с экскаватором, перегораживая «стрежень».

— Что-то вроде баррикады будет! — прокричал Леонид, перебарывая шум техники. — Давайте, быстро проходим вдоль стен!