Читать книгу "Славута и окрестности - Владимир Резник"

плоды. Страшновато — но как сладко и заманчиво подсасывает внизу живота, когда думаешь об этом. Сколько упущено… а ведь могла бы с ним… о нём такое рассказывали… а этот, помнишь, на пляже, как он на тебя смотрел, когда вы отдыхали с подругами в Сочи, без мужей, — какой красавец был. А втроём попробовать? Два жестоких, активных самца и ты одна, такая покорная? А втроём, но с ней? А вдвоём с девушкой, хорошо бы с молоденькой, да где же её возьмёшь? Всё, всё, что снилось, что мерещилось в полудрёме мучительных, неудовлетворённых ночей, когда быстро кончивший муж спит, отвернувшись к стенке. Всё, виденное когда-то в затёртой, дрожащей, расплывчатой третьей копии запретной порнухи — на просмотрах у соседей, на только появившихся видиках — стыдливо охая, притворно ужасаясь и отворачиваясь. А что сейчас-то терять? Время получать, приобретать и пробовать. Пробовать запретные плоды, надкусывать всё подряд. Не понравится — выплюнем и пойдём дальше, но галочку поставим. Время-то идёт! Крутится стрелка этого мерзкого счётчика, отсчитывающего морщины, геморроидальные шишки, ненужные сантиметры и лишние килограммы, выпирающие почему-то там, где им хочется, а не там где они нужны! Ну почему они откладываются не на ягодицах, превращая их в ту, такую желанную «бразильскую задницу», а выше, на талии, придавая фигуре мужественную квадратность? Будьте вы прокляты, возрастной метаболизм и менопауза! По отдельности с вами можно бороться, но вместе вы — это часы на тренажёре, голодные обмороки и тихие ночные рыдания, так, чтоб он, сволочь такая, забывший давно, что нужно делать с тем, что там у него между ног, и громко храпящий рядом, — не проснулся.

Замужем? Конечно. Вторично. Первого оставила ещё там, в прошлой жизни — в России. В память о нём остался сын — взрослый уже парень, женат, вот-вот внуки появятся. Не хочется, конечно, переходить в разряд бабушек, но с другой стороны — моложавая бабушка — тоже неплохой имидж. И работа хорошая, хоть и поднадоевшая изрядно — что-то связанное с финансами: менеджер, финансист, но не рядовой — руководитель группы, например. И зарплата соответственная — даже выше, чем у мужа.

И зовут тебя… наверно, Женя. Да, конечно, Женя! Вот только идёшь ты сейчас, Женечка, не с работы. Ты взяла сегодня, в пятницу, на полдня отгул и поехала к другу — вот почему так довольно и расслаблено покуриваешь на ходу, вот почему так не торопясь бредёшь, и лёгкая, загадочная улыбка время от времени проскальзывает по аккуратно подведённым губам. Думаешь, что у тебя всё хорошо, да? Что ты всё любишь делать тщательно и неторопливо, что спланировала свою жизнь и всё идёт по плану? Только вот если б знала ты, что на самом деле думает твой любовник о тебе и этой твоей неторопливости — он же прилично моложе тебя, горячий, быстрый, и только делает вид, что не знает твоего возраста… А что думает муж? В те редкие вечера, когда ему хочется любви, а ты торчишь в ванной по сорок минут — зубки надраиваешь, морщины разглаживаешь, а он лежит в кровати и злобой наливается. У него уже давно вся кровь от члена к мозгу прилила, и уже вместо секса хочется ему так ласково спросить, когда ты, наконец, выйдешь: Ну что, милая, зубки начистила? А как улыбнёшься в ответ, так и хрясть без замаха, с оттяжкой в твои белые, блестящие, наполированные… И красить волосы приходится всё чаще, да и подтяжку следующую пора уже сделать — а то вот мальчик твой, пятничный, на шею, где складочки дряблые собираются, поглядывать стал. Да и его самого уже пора сменить — наглеет ведь. На небольшие подарки к праздникам уже недовольно коситься начал. Про свой близящийся день рождения уже несколько раз с нажимом упомянул, а сам только цветами отделывается — знает ведь, сучок, что всё равно они у него в квартире останутся — не потащишь же ты их домой. А он потом их другой бабе подарит. И по утрам вставать всё тяжелее. Вырвать себя из сна, из сумеречного мира полузабытья, в который и попадаешь-то только с помощью снотворного — с каждым годом становится всё трудней.

Ну, конечно, — дорогой кондоминиум: новенький, шесть этажей с охраной, лифтом и с подземным гаражом. Стой, погоди, не выбрасывай сигарету, у меня есть ещё, что тебе сказать, ты… ты… да у меня жена бывшая, такая же точно… тоже, наверно, курит сейчас где-то на улице… Дрянь…

Щёлкнула пальцами наманикюренными, выстрелила окурком на мостовую. Портье мордатый за стойкой здоровается вежливо, протягивает пачку писем, сальными глазками ощупывает, улыбается.

3

Стемнело, лиц выходящих не различить. Только на долю секунды, пока прикуривают, огонь выхватывает из тьмы отдельные детали: прищуренный глаз, губы, мягко сдавившие фильтр сигареты, размытый, колеблющийся профиль. Миг, вспышка — и все вновь исчезает в полумраке едва освещённой улицы. Пора домой. Хочется в туалет, замёрз, нагулялся — или простата уже шалит? Через два квартала у него внезапно появилось ощущение, что за ним кто-то идёт, не отставая, держась позади шагах в десяти. Щекочущее чувство, что кто-то смотрит в спину — словно несёшь мишень между лопаток. Пройдя ещё немного, не выдержал и резко оглянулся — никого. Улица пуста. Легче не стало. Чувство, что за ним наблюдают, изучают через прорезь прицела, через окуляр микроскопа, не отпускало. Жутко хотелось побежать, заметаться, запетлять зайцем, уводя охотника от своей норы. С трудом взял себя в руки. Нервы ни к чёрту.

У дверей квартиры долго нашаривает нужный ключ. Замерзшие пальцы не слушаются, и тот никак не попадает в щель замка. В квартире холодно и накурено — перед выходом приоткрыл окно, чтоб проветрить, но застоявшийся табачный запах не исчез, а вот тепло выдуло. Снял ботинки — ноги были мокрые. Чертыхнувшись, снял и носки, бросил их тут же в прихожей. Сунул ноги в растоптанные тапки и прошёл, не снимая куртки, на кухню — поставить чайник. Он давно уже жил на кухне — только на ночь уходил в спальню, да и то не всегда — часто засыпал на незастеленном диване в гостиной, выронив книгу и не выключив свет. На кухне было теплее, сюда он перетащил компьютер и единственное кресло, но основной причиной было, что тут он позволял себе курить — никчёмный самообман — кухня была частью гостиной, и быстро пропахла вся квартира. Гора посуды в раковине. Книжный развал на столике возле дивана. Не застеленная уже месяц кровать — пора поменять, сдать бельё в стирку, перегоревшая лампочка в коридоре. Есть не хотелось, да и нечего — готового в холодильнике нет (не безденежье — на еду хватает — просто лень). Размораживать и варить последний кусок заиндевевшей курицы — долго, но закусить чем-то надо — хочется выпить, продрог. Вспомнил про коньяк, оставшийся с Нового Года. Хорошо отпраздновал — оливье и селёдку под шубой купил в магазине; посмотрел, конечно, «Иронию судьбы» — вот за ночь почти полбутылки и уговорил. А сейчас пойдёт и так, без закуски. Налил, закурил, включил компьютер, согрелся.

Ну, что, Женечки, что, сучки, — пожалте в гости. Сами, без мужиков. Расскажите, хорошо ли вам с вашими новыми мужьями? Счастливы? И не надо мне врать — я ведь знаю ваши жизни, Женечки вы мои милые. Хреновые у вас дела, что бы вы там себе и мне ни врали. Выдумали вы себе свои жизни, а я вот вам придумал другие. Вы сочиняли себе сказку — и все одну и ту же, только платья разные были у ваших Золушек, а Принцы всё те же. Вы вырвали у жизни второй шанс, а к полуночи все равно не успели. И оказалась ваша Золушка снова с тыквой вместо кареты и в одном рваном башмаке. Я же вижу это — я же не просто так хожу за вами!

Кода

Где там сейчас, моя Женечка? Под каким следующим мужем? Женя, если бы ты не ушла тогда, я бы сочинил твою жизнь лучше, интереснее, ярче. В ней не было бы затхлых подъездов и утренней тоски, унылой работы и бессмысленных пустых вечеров, старости и ощущения напрасно прошедшей жизни. Всё было бы иначе! Ты была бы счастлива! Что ты выиграла уйдя? Женя… Женечка, моя… Дрянь, курящая на ходу. Ты выдумала себе свою судьбу и сломала мою — и что теперь? Я придумываю твою историю, а кто-то…