Читать книгу "Жених для ящерицы - Анна Яковлева"

– Я вообще люблю готовить.

– Дима, – не выдержала я, – не понимаю, чего твоей жене не хватало?

– Я же тебе объяснял.

– Дим, а почему у вас детей не было?

Тихомиров с сомнением посмотрел на меня, будто пытаясь оценить, стою я его откровенности, можно мне доверять или нет. Взгляд зеленых глаз обратился вовнутрь.

– Я не хотел иметь детей, – приняв решение на мой счет, признался он.

– Ну, наконец-то!

– В каком смысле?

– Да я все думала: в чем подвох? Не может человек состоять из одних достоинств! Уже начала комплексовать рядом с тобой!

– Витюша, я не хотел детей с бывшей женой. Тогда я был абсолютно равнодушен к детям и был уверен, что я ущербный, что у меня не развит отцовский инстинкт.

– Как это? Откуда ты мог знать? – с подозрением уставилась я на Тихомирова.

– Не важно. Лучше скажи, не было больше писем от анонима? – уклонился от ответа Дима.

Я покраснела:

– Нет.

– Хорошо.

Вот уж не знаю, хорошо или нет! Человека корежит и плющит, он страдает в одиночку, доверяет чувства бумаге, вместо того чтобы открыть мне сердце…

Вечерело, когда я с романом в руках покачивалась в гамаке возле рокария и мечтательно рассматривала камни и растения.

Только что Рэй сделал открытие, что жизнь без Франчески – не жизнь вовсе, а недоразумение. Рэю помогла прозреть всего одна ночь с Франческой.

Где-то я читала, что если мужчина испытывает к женщине после близости нежные чувства, значит, у него с ней все серьезно.

Вот что меня напрягало в отношениях с противоположным полом – я боялась именно этого момента. Степан Переверзев слинял как раз после близости. Загадочная душа Степана так и осталась для меня загадкой: зачем было огород городить, уверять в любви до гроба, дарить сувениры, покупать билеты в цирк и в кино? Коллекционер…

Ну ее, эту любовь. Другое дело – донор.

Если ничего, кроме зачатия, не ждешь, то не важно, какие слова произнесет после близости партнер, может, вообще ничего не скажет, может, сморозит глупость или пошлость – не важно. Ты понимаешь, что это чужой человек, а к чужому какие претензии? Никаких. Другое дело – любимый… У любимого нет права на ошибку.

Печальные мысли прервал шорох в малиннике. В саду кто-то был.

– Дима? – Никто не отозвался, я прокашлялась и повторила: – Дима?

Шорох приблизился.

– Тихон! – громче позвала я. – Степан?

В ответ зашуршал гравий под чьими-то осторожными шагами.

С бьющимся сердцем я вскочила с места и увидела… Француза.

Легкая небритость, белая рубашка поло, белые джинсы, светло-коричневые мокасины и в тон обуви ремень. Ммм, мужчина с обложки глянцевого журнала.

– Всех вспомнила? – с подозрением оглядывая меня с головы до ног, надулся Француз.

– Максим Петрович? – все еще не верила я.

– Витольда, я не могу больше без тебя! – в театральном жесте подняв руки, произнес мой несостоявшийся босс, чем моментально пробудил во мне аналитические способности.

– Особенно перед судебным разбирательством, – с пониманием кивнула я, ужасаясь своему цинизму. – Как вы вошли?

– Калитка не заперта, – с обидой объяснил Француз. – Витольда, ну как ты можешь? Хотя, конечно, ты вправе подозревать меня в сговоре с этим аферистом, Жуковым, но клянусь, я понятия не имел, что он затеял! Для меня очень важно, чтобы ты узнала: я сам – жертва его махинаций.

Француз приблизился ко мне, я уловила тонкий аромат туалетной воды. В такую жару, в такой драматический момент жизни выглядеть как сэр Томас Шон Коннери? Высший пилотаж!

– Витольда, – прошептал искуситель, лишая меня воли гипнотическим взглядом.

– Максим Петрович, – отчаянно сопротивляясь демоническому обаянию, прохрипела я, – хотите выпить?

– Я за рулем.

– А разве вы не останетесь?

Цыганские глаза зажглись нестерпимым блеском, сумасшедшие губы приоткрылись в улыбке, которая не оставляла шансов на выживание.

– Пошло все к черту! Я остаюсь! – трагическим шепотом возвестил Француз. Можно подумать, я требовала отказаться от царского престола в пользу конкурирующей династической фамилии!

– Идемте в дом, – предложила я, – лучше, чтобы нас не видели.

Максим Петрович разделял мои опасения. Стараясь держаться в тени яблонь, мы перебрались в дом.

До прихода Тихомирова у нас было время, и я решила потратить его с пользой: напоить Француза, чтобы окончательно принять решение о его донорстве.

– Курицу будете?

– Какая к черту курица, иди сюда!

Я оказалась в объятиях афериста и чужого мужа.

Искусные, страстные, горячие и не очень, требовательные и дразнящие поцелуи обрушились на меня, но участвовали в этом безумии только мои губы – душа оставалась безучастной.

– Максим, – спохватилась я буквально за шаг до грехопадения, – понимаешь, я хочу тебе верить, но факты…

– Да, я понимаю. Я могу объяснить.

– Да, – горячо подхватила я, – объясни, пожалуйста.

Максим Петрович разжал объятия, я быстро, просто мгновенно, накрыла на стол, поставила бутылку коньяку, привезенного Дашкой для Тихомирова, и разогрела курицу под маринадом (тоже, кстати, приготовленную для Тихомирова).

Максим Петрович ополовинил бутылку и с аппетитом умял три куска курицы, прежде чем вспомнил, что собирался мне что-то объяснить.

– Витольда, – сыто икнув, начал гость, – прости, увлекся, все так вкусно. Что ты хотела узнать?

– Все! Про Жукова и про тебя.

С удовольствием собирая кусочком хлеба соус с тарелки, Максим Петрович облегчил душу признанием:

– Жуков – это страшный человек! Между прочим, это он придумал схему захвата земли.

Я ничего не знал, поверил ему, как себе. Вот как себе! – Француз постучал кулаком в грудь. – А Жуков использовал мою фирму для прикрытия.

– А почему ты сбежал?

– Испугался! Кто бы поверил, что я ничего не знал? Вот ты веришь?

– Не очень.

– Вот! – победоносно воскликнул Француз. – А ты женщина, существо мягкое, нежное, доверчивое. А менты? Это же звери! Они не верят ни одному слову, если это слово не обернуть в бакс. А у меня денег нет. Что было делать?

Максим Петрович разволновался, налил коньяку, выпил не закусывая.

– Но тебя все равно нашли?

– Да! Я уверен, это Жуков сдал меня!

– Почему?