Читать книгу "Стихотворения - Осип Эмильевич Мандельштам"

звездного табора,

Ночь, — что будет сейчас и потом?

7

Напрягаются кровью аорты,

И звучит по рядам шепотком:

— Я рожден в девяносто четвертом…

— Я рожден в девяносто втором…

И, в кулак зажимая истертый

Год рожденья, с гурьбой и гуртом

Я шепчу обескровленным ртом:

— Я рожден в ночь с второго на третье

Января в девяносто одном

Ненадежном году, и столетья

Окружают меня огнем.

«Я молю, как жалости и милости…»

Я молю, как жалости и милости,

Франция, твоей земли и жимолости,

Правды горлинок твоих и кривды карликовых

Виноградарей в их разгородках марлевых…

В легком декабре твой воздух стриженый

Индевеет — денежный, обиженный…

Но фиалка и в тюрьме — с ума сойти в безбрежности! —

Свищет песенка — насмешница, небрежница,

Где бурлила, королей смывая,

Улица июльская кривая…

А теперь в Париже, в Шартре, в Арле

Государит добрый Чаплин Чарли —

В океанском котелке с растерянною точностью

На шарнирах он куражится с цветочницей…

Там, где с розой на груди в двухбашенной испарине

Паутины каменеет шаль,

Жаль, что карусель воздушно-благодарная

Оборачивается, городом дыша, —

Наклони свою шею, безбожница

С золотыми глазами козы,

И кривыми картавыми ножницами

Купы скаредных роз раздразни.

«Я видел озеро, стоявшее отвесно…»

Я видел озеро, стоявшее отвесно.

С разрезанною розой в колесе

Играли рыбы, дом построив пресный.

Лиса и лев боролись в челноке.

Глазели внутрь трех лающих порталов

Недуги — недруги других невскрытых дуг.

Фиалковый пролет газель перебежала,

И башнями скала вздохнула вдруг, —

И, влагой напоен, восстал песчаник честный,

И средь ремесленного города-сверчка

Мальчишка-океан встает из речки пресной

И чашками воды швыряет в облака.

«На доске малиновой, червонной…»

На доске малиновой, червонной,

На кону горы крутопоклонной —

Втридорога снегом напоенный

Высоко занесся санный, сонный

Полугород, полуберег конный,

В сбрую красных углей запряженный,

Желтою мастикой утепленный

И перегоревший в сахар жженый,

Не ищи в нем зимних масел рая,

Конькобежного фламандского уклона,

Не раскаркается здесь веселая, кривая

Карличья в ушастых шапках стая, —

И, меня сравненьем не смущая,

Срежь рисунок мой, в дорогу крепкую влюбленный,

Как сухую, но живую лапу клена

Дым уносит, на ходулях убегая…

«Я скажу это начерно, шепотом…»

Я скажу это начерно, шепотом —

Потому что еще не пора:

Достигается потом и опытом

Безотчетного неба игра…

И под временным небом чистилища

Забываем мы часто о том,

Что счастливое небохранилище —

Раздвижной и прижизненный дом.

«Небо вечери в стену влюбилось…»

Небо вечери в стену влюбилось —

Всё изрублено светом рубцов, —

Провалилось в нее, осветилось,

Превратилось в тринадцать голов.

Вот оно — мое небо ночное,

Пред которым как мальчик стою:

Холодеет спина, очи ноют,

Стенобитную твердь я ловлю —

И под каждым ударом тарана

Осыпаются звезды без глав:

Той же росписи новые раны —

Неоконченной вечности мгла…

«Заблудился я в небе — что делать…»

Заблудился я в небе — что делать?

Тот, кому оно близко, — ответь…

Легче было вам, Дантовых девять

Атлетических дисков, звенеть.

Не разнять меня с жизнью — ей снится

Убивать — и сейчас же ласкать,

Чтобы в уши, в глаза и в глазницы

Флорентийская била тоска.

Не кладите же мне, не кладите

Остроласковый лавр на виски,

Лучше сердце мое расколите

Вы на синего звона куски…

И когда я умру, отслуживши,

Всех живущих прижизненный друг,

Чтоб раздался и шире и выше

Отзвук неба во всю мою грудь!

«Заблудился я в небе — что делать…»

Заблудился я в небе — что делать?

Тот, кому оно близко, — ответь! —

Легче было вам, Дантовых девять

Атлетических дисков, звенеть,

Задыхаться, чернеть, голубеть…

Если я не вчерашний, не зряшный —

Ты, который стоишь надо мной, —

Если ты виночерпий и чашник,

Дай мне силу без пены пустой

Выпить здравье кружащейся башни

Рукопашной лазури шальной…

Голубятни, черно́ты, скворешни,

Самых синих теней образцы —

Лед весенний, лед высший, лед вешний,

Облака — обаянья борцы, —

Тише: тучу ведут под уздцы!

«Может быть, это точка безумия…»

Может быть, это точка безумия,

Может быть, это совесть твоя —

Узел жизни, в котором мы узнаны

И развязаны для бытия…

Так соборы кристаллов сверхжизненных

Добросовестный свет-паучок,

Распуская на ребра, их сызнова

Собирает в единый пучок.

Чистых линий пучки благодарные,

Направляемы тихим лучом,

Соберутся, сойдутся когда-нибудь,

Словно гости с открытым челом,

Только здесь — на земле, а не на небе,

Как в наполненный музыкой дом, —

Только их не спугнуть, не изранить бы —

Хорошо, если мы доживем…

То, что я говорю, мне прости…

Тихо, тихо его мне прочти…

«Не сравнивай: живущий несравним…»