Читать книгу "Дракон не дремлет - Джон Майло Форд"

Внезапно Крониг обернулся. Его глаза расширились, круглое лицо побагровело.

–Ты!

В углу рядом со слугой стоял человек в широком синем балахоне, грубом и залатанном, и турецкой феске с желтой бахромой. Башмаки на нем были из некрашеной кожи, прибитой к деревянным подметкам, чулки – толстые шерстяные. Он накладывал себе куски дичи, говядины и белого хлеба с подноса, который терпеливо держал слуга.

Человек в балахоне замер, глядя на трактирщика, потом затолкал кусок мяса в рот, сложил пальцами дулю и указал ею на камин; пламя взвилось и рассыпалось цветными искрами. Все повернулись в ту сторону. Человек в балахоне, воспользовавшись этим, схватил кувшин вина и рванул к выходу.

Крониг разозлился.

–Ноттесиньор – могучий колдун,– сердито сказал он.– Я думал, он на конюшне. Ну, поглядим, как ему понравится, когда…

–Вот, мой добрый хозяин,– сказал Тимей Платон, протягивая серебряную монету.– Человеку нужно есть. Даже колдуну.

Крониг тут же смягчился.

–Разумеется, профессор доктор.

Гонец Фальконе был в ладно скроенном черном дублете с вышитыми знаками его ремесла на груди и шелковых чулках. Банкир делла Роббиа переоделся в алые шоссы и красную с золотом подбитую мехом мантию. Горячая ванна совершенно исцелила его простуду. Фон Байерн остался в белом льне, но сменил дорожные башмаки на домашние туфли белой кожи. На шее у него висел на серебряной цепи черный выпуклый диск – рондель, геральдическое пушечное ядро.

–Где этот… француз?– спросил капитан Гектор, отхлебывая из окованной серебром чаши.

–Вы правы,– сказал Платон.– Его здесь нет.

Фальконе сказал:

–Дама по-прежнему наверху.

Внезапно лицо у него зверски исказилось, он взялся за перила и посмотрел наверх, но тут же с улыбкой обернулся:

–Господа… синьорина Катарина Рикарди.

Она спускалась легким уверенным шагом, умело придерживая длинное платье из шелка цвета alessandro, отливавшего голубизной свежезакаленной оружейной стали. Вырез у платья был довольно глубокий. Золотистые волосы она подвязала на затылке золотым шнуром и заколола длинной золотой шпилькой, так что получилась прическа в греческом стиле.

Даже ветер на мгновение стих.

–Госпожа Катарина,– сказал Клаудио Фальконе,– служит вМиланском театре, одна из его при…

–Прошу вас, мессер Фальконе,– с улыбкой перебила она,– господа подумают обо мне превратно… в самых разных возможных смыслах. Я занимаюсь костюмами и гримом, а на подмостки выхожу лишь в многолюдных сценах или с хором.

–Дама, разумеется, скромничает,– объявил Фальконе.– Я знаю, что она много раз блистала на сцене…

–Право, мессер Фальконе, для придворного вы недостаточно скрытны! Что ж, хорошо. Да, вПлавте я была любимым персонажем для пинков и оплеух,– она улыбнулась, пока другие силились не рассмеяться,– а кграндиозной постановке «Одиссеи» выучила роль Пенелопы, чтобы при необходимости заменить актрису, так что целых двести представлений была готова…– она глянула на Фальконе,– отшить моих ухажеров.

Раздался смех, Фальконе покраснел. Тимей Платон сказал:

–Наш хозяин в отчаянии. Полагаю, нам следует сесть за великолепный ужин, пока все не остыло.

Тут рассмеялся иКрониг.

Под приятную музыку гости приступили к свекле с зеленью и грудинкой и рыбе в имбирном соусе. Для маленькой гостиницы в ноябре ужин был на удивление хорош, однако никто об этом не сказал, так как рты у всех были заняты. Гонец Сфорцы несколько раз пытался втянуть даму в разговор, но та, похоже, уже исчерпала запас своего остроумия.

На десерт подали пирожные с терносливой, изысканные и присыпанные сахарной пудрой; Крониг настаивал, что есть их надо не с пуншем, а стравяным чаем. Когда гости насытились, Тимей Платон сказал:

–Синьорина Рикарди, мне вспомнилась реплика повара из «Псевдола». Знаете ее?

Катарина глянула на него то ли с вызовом, то ли насмешливо.

–Я и впрямь знаю Плавта, профессоре дотторе.– Она подняла вилку, будто скипетр, и продекламировала:– Человеческий хранитель я[32].

Антонио делла Роббиа, говоривший главным образом о том, как плохи обменные курсы вБернском отделении банка Медичи, внезапно повернулся и спросил:

–Госпожа Катарина, участвовали ли вы в постановке «Жизни Юлиана», написанной моим покойным господином, Лоренцо де Медичи?

–Да,– ответила Катарина.– Конечно. Я очень хорошо ее помню.

Фальконе просыпал сахар на грудь своего черного дублета. Вид у него был раздосадованный.

–Извините,– сказал делла Роббиа.– Я не подумал, что с недавних пор между нашими городами царит вражда. ВБерне мы были очень далеки от всего этого. Я всего лишь вспомнил мессера Лоренцо.

–Я была с ним немного знакома,– ответила дама с той мягкой грустью, какая бывает от легкого опьянения.

–Выпьем за него?– тихо предложил делла Роббиа.

–И за герцога Сфорцу тоже?– спросил Фальконе.

–Конечно,– ответил делла Роббиа. Он встал, поднял кубок. Музыканты перестали играть.– За Медичи иСфорцу. За властителей Италии.

Гости подняли кубки и выпили. Ветер ворвался через щели в ставнях, свечи заморгали.

Клаудио Фальконе встал, и слуга-виночерпий подбежал вновь наполнить кубки, но Фальконе движением руки остановил его.

–Синьорина, синьоры, должен сознаться, что не привык засиживаться так поздно и есть так обильно, посему мне на сегодня довольно. Желаю всем доброй ночи.

–Ваши комнаты готовы,– сказал Крониг.

–Коли так, я тоже пойду,– произнес делла Роббиа.– Я из тех, кто привык перед сном часок почитать и сделать кое-какие деловые заметки. Доброй всем ночи.

–У нас небольшая, но хорошо подобранная библиотека,– сказал трактирщик.– Если кто-нибудь желает перед сном вина, травяного отвара или легкую закуску…– (все застонали),– то говорите. В комнатах есть звонки, так что зовите слуг в любое время.

Катарина Рикарди встала, остальные торопливо вскочили.

–Поездка была очень долгой. Примите мое восхищение ужином, мессер Крониг. И доброй ночи всем.

Крониг просиял:

–Buona notte, Signorina[33].

Когда Фальконе, делла Роббиа иРикарди поднялись по лестнице, Крониг спросил:

–А вам что-нибудь нужно, господа?

–Ваш питейный зал,– ответил Тимей Платон.– Горячий эль с пряностями для меня и то, что пожелают пить эти господа, в достаточном количестве. И чтобы никто нас не беспокоил.