Читать книгу "Хозяйка музея - Галина Артемьева"

– Но тут смотрите, как детальки выписаны: волосы – как живые. Глазки – ну просто настоящие. Реснички – одна к одной.

– И при этом – полная пустота, если говорить о содержании, – пыталась объяснить Лена.

Не доходило. Никак не получалось найти понятное объяснение.

Тогда Маню вдруг озарило. Она помнила наизусть одно немецкое стихотворение, бывшее образцом литературного кича. Запомнить его труда не составляло – по простоте все было на уровне азов арифметики, дважды два – четыре. К тому же она знала, что Владимир Александрович по-немецки понимает. Она попросила внимания и с чувством прочла:

Richard Wagner heisst der Meister,

Richard Wagner ist der Held.

Richard Wagner ist der Kleister,

Der die Kunst zusammenhält.

Mozart ist ein Wunderkönig,

Fürst der Fürsten vom Olimphe.

Und gelibt hat er nicht wenig…

Von der Hausfrau bis zur Nimphe.

Beethoven, oh, Ludwig van!

Hatte Gott dich auch verlassen…

Deine Lieder pfeifet man

In den Domen, auf den Strassen.

Köstliche Neunte Symphonie,

Oh, Chor der schmetternden

Trompeten!

Oh, Urgebild der Phantasie…

Es kracht dein Klang aus allen Nähten![17]

– Ну, как вам стихи? Все поняли? Красивые? – обратилась декламаторша к Владимиру Александровичу.

– Все понял, – подтвердил тот, широко улыбаясь. – Со стихами все ясно. Общие места До тошноты.

– Просто шедевр кича, – с наслаждением подтвердила Маня. – «Бетховен, о, Людвиг ван» – это же чудо что такое.

– И насчет звуков Девятой симфонии, которые из всех дыр грохочут… Тоже сильно сказано, – продолжил хозяин дворца.

– Все гладко, все зарифмованно. Попробуй скажи, что это не стихи! А – не стихи. Так, щелканье пустое. Души-то никакой нет. Мысли нет. Незамутненная спокойная самоуверенность. Блаженство идиота.

– Ваша правда. Со стихами все сразу понятно. А с живописью… Учите. Буду слушаться, – попросил Владимир Александрович.

Так и стала Лена его советником при покупке очередного живописного полотна. Сестры между собой называли собирателя коллекционером кича, хотя тот сориентировался довольно быстро и явных оплошностей больше не допускал.

Интересно, если показать ему то, что несет сейчас Лена за плечами, сообразил ли бы сразу, что почем? Ему пока масштабы подавай. Чтоб в глаза бросалось. Ничего, научится. А что если его пригласить в спонсоры? Может, сигнализацию оплатил бы? Хотя… Кто его знает… Пригласишь, а потом к рукам музей приберет. Алчность пределов не знает. Задумает – осуществит.

В лесу стало особенно темно. Луна скрылась за тучами. Лена замедлила шаг. Так она развилку, о которой Афанасия предупреждала, не разглядит. Надо было фонарик попросить. Как это они не додумались! Она попробовала было осветить путь с помощью телефона, но поняла, что видно все равно плохо, а батарейку она изведет в два счета и останется еще и без связи с внешним миром.

Что теперь делать? Куда брести?

Была бы она не одна, дошли бы, конечно, за разговорами. Сейчас ей настойчиво хотелось одного: улечься у какого-нибудь дерева и уснуть. Лена даже вспомнила, что в лесу ночью полагалось развести костер, чтобы отпугнуть диких зверей. Но с костром ничего бы не получилось: не было у нее с собой спичек, а даже если бы и были, не решилась бы она подвергать лес опасности после тех страшных летних пожаров, что испепеляли деревню за деревней.

«А как же дикие звери?» – подумалось ей.

И тут же другой голос утешил: «Откуда им тут взяться? Мы же не в сказке, а в настоящем. Не осталось диких зверей. Всех извели. До города-то всего ничего».

«Всего ничего, а сама не дошла», – возражала она себе.

Лена, словно против своей воли, сошла с дороги и сделала несколько осторожных шагов в глубь темного леса.

Утро вечера мудреней. Сейчас она переведет дух. Прикорнет тут немножко, вздремнет. А с рассветом спокойно дойдет до станции. Несколько часов ничего не меняют.

Она уселась под сосной. От теплого ствола шел запах смолы. Елена в который уже раз порадовалась пыльнику, платку и резиновым сапогам. Хороша бы она сейчас была в костюмчике своем!

Драгоценный рюкзак она поначалу поставила себе на колени, обняла руками. Так и сидела некоторое время, склонив на него голову.

Лес шумел. Иногда из глубины его доносились пугающие звуки. Казалось, что кто-то очень большой ходит между деревьями, под тяжестью великанских шагов хрустят сухие ветки. Лене чудилось чужое дыхание поблизости.

Почему она решила, что диких зверей тут быть не может? Есть и волки, и медведи. В Красную книгу не занесены, значит, есть. И вполне возможно, учуяли ее присутствие, крадутся к ней сейчас. Или, еще страшнее, бездомные люди. Кто знает, может быть обосновались где-то здесь бродяги, лишенные крова?

Позвонить бы сейчас Мане, попросить немедленно приехать, забрать ее отсюда!

Но мысль эта тут же показалась нелепой. Если кто-то тут рядом, не лучше ли затаиться? И потом – как она объяснит Мане, куда за ней ехать? Только сна лишит сестру, разволнует понапрасну.

Толку от этого никакого. Выбирать она могла только одно из двух: встать сейчас, выйти на дорогу и отправиться, превозмогая жуткую усталость, на станцию или провести остаток ночи здесь, под теплой душистой сосной.

На первый вариант у нее не хватает сил. Значит, ничего другого не остается. Сосна.

Что же ей мешает? Только собственный страх. То, что внутри.

– Я тут одна, – сказала она страху, – никто за мной не охотится, никто не собирается причинить мне вред. И потом даже если что-то и должно случиться, оно произойдет. И вот тогда-то я и буду волноваться, переживать. А сейчас глупо бояться.

Страх послушался и исчез.

Лена вспомнила о кругосветном плавателе Федоре Конюхове[18], ставшем священником. Вот кто умеет выстоять, отвечая за все сам. Как хорошо он сказал: «Будучи зрелым человеком, понял, что в мире нет одиночества. Ведь в океане рядом с тобой плавают киты и дельфины, в небе парят птицы, а на пути к полюсу встречаются медведи и тюлени. А еще я точно знаю, что рядом всегда присутствует Бог и святые, которым ты молишься. В огромном океане, кроме них, тебе никто не в силах помочь». Лена помолилась шепотом о себе и своих близких. И еще об Афанасии с Домеником, о музее, о прекрасных картинах, которые покоились у нее на коленях.