Читать книгу "Рывок на волю - Борис Седов"

– Да и говядина к месту пришлась. После поста к Рождеству как раз и разговелись.

– А мы постов не блюдем, – сообщила мне Настя. – Это церковники пущай блюдут по незнанию. Ан пользы всяко нет никакой. Настали ужо последние времена. Церковь, как старец Савелий вещает, давно убежала в горы и мерзость запустения ныне на месте святе. А в мире уже правит Антихрист. И остается читать псалтырь. И только.

Настасья сделала паузу, предоставляя мне возможность переварить все услышанное. Да какой бы продолжительной эта пауза не оказалась, мне, несмотря на то, что вчера из меня кого-то изгнали, не хватило бы мозговых ресурсов разобраться хоть на десять процентов в том, что сейчас довелось услышать. Про мерзости запустения. И про церковь, бежавшую в горы… Нет, уж лучше слушать бодяжные зековские байки. Или, на худой конец, кровавые истории про медведей.

– Вот что, красна девица Настя, – решил обнаглеть я. – Принеси-ка ты мне еще чаю горячего. И шанежку, если остались.

– Сейчас, – девушка с готовностью сорвалась с места. – Погодь малость. Я скоренько.

– А потом расскажешь мне еще что-нибудь про медведей, – крикнул я вслед Настасье и, дождавшись, когда за ней захлопнется дверь, пробормотал: – Ну прям обожаю я косолапых. – И принялся шарить под лежанкой в поисках своей ночной вазы, спеша воспользоваться моментом, пока остался один.

* * *

На пятый день я, поднакопив сил на хорошем харче и горьких микстурах, сумел выйти на улицу и, пользуясь хорошей погодой, до вечера просидел на завалинке возле крыльца, наблюдая за тем, как спасовцы закладывают в стын сено. Трое женщин, в том числе и Настасья, возились на большом, по всей вероятности, артельном огороде, где я с удивлением обнаружил несколько парников, крытых целлофановой пленкой. Интересно, что она, так же как и стекла, порох и другие товары, доставленные из «мира», не считалась здесь «от Антихриста». «Может быть, существует даже утвержденный духовником[29]список того, что не греховно брать от мирян? – размышлял я. – Или здесь все решают интуиция бывалого скрытника и религиозная совесть?» (Мне тут же пришло на ум похожее и очень расхожее в недавние времена словосочетание: «партийная совесть»…)

– Братец Костушка, гостинчика прямо с грядочки не желаешь, родненький? – ко мне подошла Настасья и с низким поклоном церемонно протянула большой капустный лист, на котором были выложены гигантских размеров морковка, несколько кругленьких репок и пупырчатый огурец. Минуту назад я внимательно наблюдал за тем, как девушка тщательно моет мой гостинец возле колодца.

– Спасибочко за твое привечение, – с трудом сохраняя серьезную мину, в тон Насте ответил я. – С большим удовольствием, милая. – И захрустел сладкой репкой, даже и не подумав счистить с нее тонкую кожицу.

От скотного двора мне добродушно улыбнулся в лохматую бороду Настин отец и толкнул в бок своего напарника, с которым они вместе кидали сено: «Мол, погляди, как моя молодуха хвостом вертит перед гостюшкой дорогим». Впрочем, я уже давно отметил, что наши теплые отношения с Настей не вызывают у спасовцев ни малейшей озабоченности или раздражения. Наоборот, в этом они видели хоть какой-то, хоть самый маленький шансик на то, чтобы оставить меня у себя, обратив в свою веру, и таким образом влить свежую кровь в начинающую угасать общину. И даже закрывали глаза на то, что последнее время Настасья совершенно «отбилась от рук» и ее не загнать ни на покос, ни на огород. Целые дни она проводила рядом со мной в боковице, внимательно слушала мои «греховные» повествования о жизни в миру, ни слову не верила, но все же сокрушенно качала головой и бормотала: «Во грехе живете вселенском! О Хосподи! Виднось времена последни настали». И крестила меня двуперстием, наивно надеясь уберечь от грехопадения.

Комяк тем временем, не желая задарма жевать чужой хлеб да и просто изнывая от одуряющего безделия, вовсю помогал спасовцам по хозяйству, и они, испытывающие острую нехватку рабочих рук, помощь эту принимали с искренней радостью. За несколько дней самоед в одиночку срубил взамен сгнившего новый подклет[30]и поправил прохудившуюся крышу на бане. А я был поражен: оказалось, что мой проводник умеет не только ходить по тайге и обращаться с оружием, но еще и неплохо машет топориком.

Один я выступал в сикте в роли балласта. Ну и еще чуть-чуть в роли бесперспективного жениха, на которого надежды не больше, чем на эфиопского негра. Все равно сбежит в свою Африку.

А вдруг все же останется? И женится на сестрице Настасьюшке. Вот вознесли бы тогда всей общиной хвалу Всевышнему!

…Тем временем я, словно дряхлый старик, сидел на завалинке, хрумкал огурчиком и грел кости и легкие на по-осеннему скупом солнышке. И увлеченно наблюдал за тем, как, высоко подоткнув подол сарафана, стоит на грядке с морковкой моя суженая Настасья.

Это было на пятый день.

А на шестой мы с Комяком парились в бане по первому пару, и тогда я был твердо уверен, что отдам Богу душу.

На седьмой я отважился выйти вместе с Настасьей за околицу сикта, и мы полдня гуляли по опушке тайги. Тем же вечером я подарил девушке кусок мыла «Сейфгард», который выделил мне самоед из тех запасов, что находились в первом схроне. Настя была в восторге, не могла найти подходящих слов, кроме «Грех-то… Грех-то какой», и жадно нюхая мой подарок, убежала прятать его в девочешник.[31]

На следующее утро она внимательно наблюдала за тем, как я чищу зубы (спасовцы для этого использовали золу), и, в конце концов, набравшись смелости, попросила дать попробовать ей. Я выдавил на щетку белую колбаску «Колгейта» и протянул Насте, чувствуя себя в этот момент кем-то вроде капитана Кука, объясняющего дикарям-папуасам, что бумага вовсе не предназначена для еды. Короче, Настасья тщательно почистила зубы, отметила, как обычно: «Грех», а потом битый час ходила с приоткрытым ртом, словно вместо зубной пасты я подсунул ей красный чилийский перец. В общем, девушка моими стараниями начинала понемногу приобщаться к цивилизации. А я с каждым днем все больше и больше накапливал сил.

– Еще недельку здесь отдохнем и срываемся, – наконец поставил я в известность Комяка, и он радостно блеснул щелочками глаз.

– Ага. А то до зимы не успеть. Ты на лошади хоть когда-нибудь ездил?

Нет. Честно признаться, я даже боялся к ним приближаться, всегда оставаясь при мнении, что лошадь – это такое создание, одна сторона которого лягается, а другая кусается. И с трепетом представлял, как буду трястись через парму на подобном чудовище.

– Завтра оседлаю Лошадку, – принял решение самоед. – Покатаемся децл. Привыкай держаться в седле. А то от этого можно устать не меньше чем от ходьбы. И отбить себе задницу. Так что готовься.