Читать книгу "Иностранец - Александр Афанасьев"

За окном – взлетела осветительная ракета, на мгновение высветив пустой ночной кабинет. Мелькнула мысль – мы как в Берлине сорок пятого, только штурмуют свои.

– … бросайте все. Поезжайте к Василию Никичу и сидите у него. Не допустите, чтобы начались убийства, а если получится – уговорите его обратиться к митингующим, чтобы ушли с улиц. Он ее родственник и большая фигура в националистических кругах. Если мы сейчас начнем пороть горячку… конец всему будет.

Горячку пороть…

Вот в этом вот и разница между нами и ими. Они то – как раз и порют – горячку. Так что разбойный посвист аж до самого Брюсселя, Москвы, Лондона, Парижа – доносится. У них никто на тормоза давить не будет. Без тормозов они. Совсем.

Как то раз мне рассказали, почему в Чечне наши ребята гибнут. Из милицейского спецназа. Рассказывал человек, который до этого похоронил одиннадцать своих бойцов. Он сказал – у нас учат перед тем, как жать на спуск определить цель, опознать ее, установить, имеешь ли ты право по ней стрелять. Это как рефлекс – вбивается на стрельбищах – упражнениями с мишенями, часть из которых держит оружие, часть – нет. У боевиков не так. Он стреляет не думая. Ему плевать, кого он убьет, кто окажется на линии огня. Потому то – не раз и не два были случаи, когда молодые отморозки выходили победителями из перестрелок даже с Альфой. Именно потому, что в них этого блока нет, они стреляют не думая. Просто стреляют.

Министр посмотрел на своего помощника

– Дай ему номер.

Йованич продиктовал номер

– Запомнили?

– Да.

– Если вы поймете, что дело плохо, позвоните или хотя бы СМС скиньте по этому номеру. Мы отследим звонок и пошлем группу захвата…

Ночь на 19 мая 2022 года. Близ Белграда, Сербия. День девятый

Василий Никич жил в деревне недалеко от Книна. Там жили и многие его сторонники. Я домчал до деревни менее чем за час – в Сербии теперь расстояния маленькие, хотя по местным меркам считается далеко.

У него был дом, по нашим меркам – дом огромный. Дело в том, что в Сербии много домов, построенных не на одну семью, а на несколько – это «задруга» называется. Сербы – они хоть и христиане, а переняли многие мусульманские привычки, в том числе, и жить одним домом на несколько родственных семей – в Каире, например, так же живут. Но Василий жил в этом доме один, разве что сторонников принимал…

Кто такой Василий Никич – это я тоже выяснил. Типичная карьера для девяностых – партия, потом чета, потом приватизация и бизнес. Понятно, что много крови, много грязи, была у него и судимость. На склоне лет – он задумался о великом, о сербском, присоединился к правым. Приобрел вес в правых кругах, потому что он на самом деле воевал, а не как некоторые.

Интересно, почему мне он кажется морально чище, чем большинство из тех правильных и рукопожатных политиков, которых принимают в Брюсселе и с которыми не брезгует ручкаться сам бундесканцлер?

Вопрос, верно?

Меня остановили – несмотря на темноту, машин было достаточно, и я понимал, что оружия у них тоже достаточно, и что они в любой момент могут направиться или в Белград и там начнут убивать – или к албанской границе. Там вообще нет проблем – подъехал к мосту и тра-та-та. С той стороны с ответом не замедлят.

Позвали Василия, он вышел. Он был трезвый, оружия при нем не было. По крайней мере, на виду, в то время как у других – было

– Добродошли – поприветствовал он меня

– Добродошли – ответил машинально я – знаете уже?

– Не здесь… зайди в дом.

Мы пошли в дом. Сначала прошли через мощеный кирпичом двор… мне это напомнило дом, где жил в свое время Дудаев… на Льва Толстого, я это до сих пор помню, как и многое другое. Ночь, все из кирпича, и забор и даже на земле кирпич, вооруженные люди, отблеск пламени из костра. Не хватает только подвала с тюремными камерами, где сидят заложники, на деньги от выкупа которых кормят боевиков. Я участвовал в переговорах по освобождению еще до второй войны, знаю как все это…

Бросился в глаза мужчина у костра – он плакал, не скрываясь, на него старались не смотреть, рядом с ним никого не было

– Кто это?

Никич понизил голос

– Это родной отец Ани. Мой брат Милан

О как!

– Он пьян?

– Для него – нет, просто выпил немного.

– Я могу с ним поговорить?

– Поговори, сделай милость. Я уже не могу.

Василий хлопнул меня по плечу и направился по коридору. Я подумал – эти придурки, когда говорили что я должен контролировать Василия – они чем думали и о чем? Сами бы и попробовали – контролировать. Контролеры… хреновы.

Милан Никич…

Ненавижу разговаривать с родственниками жертв – но никогда не уклоняюсь от этого. Это не моральный долг, нет. Это – плата. Цена.

– Извините…

…

– Я полковник Панин, один из тех кто ведет расследование. Мы можем поговорить?

– Сейчас?

– Можем завтра

– Нет… давайте сейчас

Где-то я его видел…

Так вот – это цена, которую платят все, кто занимается розыском. Любой психолог вам скажет – не принимай в себя чужое горе, сгоришь.

Но как – не принимать?

Мы вышли на улицу. Там было попрохладнее. Я думал, что Милан пьян в дрезину – но как оказалось, на ногах он держался

– Как вас зовут?

– По-русски Алексей.

– По-русски… у нас в чете были русские

– Вы воевали?

– Конечно. Как и все…

Я решил эту тему не продолжать

– Скажите, вы были против того что Аня жила и работала в Белграде?

– Против… да, против

– Что она говорила?

– Я… не говорил ей об этом

Милан помолчал

– Права не имел. Кто я такой для нее…

– Отец

– Чем иметь такого отца лучше быть сиротой… я сидел долго, вы знаете?

Вот как

– В чем вас обвиняли?

– В бандитизме…

Понятно, жертва девяностых вдобавок.

Знаете… у меня нет особого сочувствия к этим браткам, которые в девяностые куролесили по городам и весям, а потом – кто лег, кто сел на долгие срока. Каждый все-таки сам распоряжается своей жизнью. Но мне жаль их семьи, которые они успели создать… я примерно знаю, как они живут. Быть семьей сидельца – дело нелегкое, а когда сиделец возвращается – все становится еще сложнее.

– Аню… воспитала бабушка. Меня рядом с ней не было.