Читать книгу "Инструктор. Отчаянный воин - Андрей Воронин"

* * *

Хозяин мастерской молча сидел рядом с седовласым полковником и, пристально глядя на Забродова, внимательно и заинтересованно слушал. Остальные гости продолжали подлечивать спиртным свое пошатнувшееся за вечер и ночь здоровье.

— Вот такие дела, Константин Сергеевич, — вздохнув, произнес Забродов. — Жизнь прекрасна, однако непредсказуема и коротка!

Бородатый художник задумчиво почесал всей пятерней макушку.

— В том вся суть, Илларион Константинович, — изрек он, — что имеем, не ценим, а когда потеряем — слезно плачем!

Забродов усмехнулся:

— Это точно!

— Значит, убили? — переспросил бородач.

Полковник утвердительно тряхнул головой:

— Да.

— Я так и знал…

Седой мужчина с интересом посмотрел на товарища:

— Что ты знал?

— Да ничего конкретного, — пошел на попятную хозяин мастерской. — Просто в последнее время он работал как проклятый! Брался за любую халтуру…

— А что у него была за халтура? — поинтересовался Забродов. — Реставрация картин?

Гуреев утвердительно кивнул.

— Реставрация была его страстью, — сказал художник, — но он не гнушался и иной подработкой… Даже иногда здесь у меня сидел до утра, когда его мастерская была на ремонте.

— Какой именно подработкой?

— Писал копии картин известных мастеров, — сказал бородатый художник, однако в его голосе Забродов уловил недовольные нотки.

— Костя, ты чего-то недоговариваешь, — покачал головой опытный разведчик. — Что плохого в том, что он писал копии?

— Оно так…

— Что значит «оно так», Костяныч? — не дал сбить себя с толку отставной полковник ГРУ. — Не всем же иметь оригиналы великих мастеров и любоваться ими. По твоей кислой роже можно подумать, что ты против копий картин. По крайней мере, копии — это намного лучше, чем дешевые репродукции. Если у людей есть деньги, то почему бы им не порадовать свою душу хорошей живописью?

— Ты прав, Константинович, — нехотя согласился Гуреев и, помедлив, добавил: — Это прекрасно, когда копии служат возвышенному искусству!

Седовласый мужчина удивленно посмотрел на собеседника и недовольно кашлянул.

— Костяныч, да говори ты прямо, не мямли и не тяни кота за хвост!

Гуреев протянул руку к литровой бутылке с остатками водки.

— Ты что, дружище? — поморщился Забродов. — Мне уже хватит, Константин, я ведь, как-никак, за рулем.

Гуреев махнул рукой.

— Где сто граммов было, там и вторая сотка не помеха! — сказал он. — Запах один и тот же, Илларион Константинович! Да и разговор может затянуться…

— Ну, если разговор… — пробормотал Забродов, которому вдруг вспомнилась последняя встреча в музее с Иваном Павловцом, который много говорил, но все не по делу.

— Ладно, — сказал Гуреев, — выложу как на духу! Но предупреждаю тебя, все это будут только мои предположения!

— Иногда предположения бывают интереснее фактов, — улыбнулся Забродов.

Гуреев промолчал и разлил остатки водки в рюмки.

— Еще минута, и выпили бы все то, что осталось, гады, — пожаловался он. — Ну да черт с ними, давай еще раз помянем Ваньку!

Полковник вздохнул, подумав о том, что придется добираться домой на такси.

— За него! — вскинул он рюмку и тут же выпил ее содержимое.

Закуской послужил счастливо попавшийся под руку плесневелый ломоть «Бородинского» хлеба.

— Так что ты хотел мне сказать? — спросил Забродов.

— Ну… — замялся Гуреев. — Вот ты мне скажи: отличишь ли ты оригинал от копии?

— Нет, Костяныч! Я же не специалист!

— Вот именно — ты не специалист! — усмехнулся Гуреев. — Но, скажу я тебе, Константинович, далеко не каждый специалист сможет с ходу определить, где копия, а где оригинал!

Забродов недоверчиво взглянул на собеседника.

— Ну, наверное, ты блазнишь, Костя, — возразил он. — Что же это за спецы, которые не могут отделить черное от белого!

— Иногда и белое кажется черным, — ухмыльнулся бородатый художник.

— Брось! — поморщился седовласый пенсионер. — Ведь, в конце концов, есть художественная экспертиза: качество холста, красок, техника письма и тому подобное…

— Вот именно, дорогой мой полковник, — экспертиза! Ты — специалист в раритетных книгах, на глазок можешь прикинуть год или век издания, где и кто издавал, но только после тщательного изучения манускриптов сможешь утверждать конкретику!

— Ты о чем, Константин?

— О том, что если копия талантливая, то и я с ходу не определю, где подлинник, а где подделка, — пояснил Гуреев. — А что уже говорить о человеке далеком от изобразительного искусства. Посетитель музея смотрит на копию и думает, что это оригинал. Более того, у него даже и мысли не возникает о том, что его надувают!

— Ты хочешь сказать, Константин Сергеевич, что в некоторых музеях вместо оригиналов висят копии? — растерянно произнес Забродов.

— Ну-у… — поморщился хозяин мастерской. — Может, оно и так.

— Да… — хмыкнул полковник, — бардака у нас хватает, особенно на периферии… Да оно и понятно…

— А ты знаешь, Илларион Константинович, ведь в Третьяковской галерее висят на стенах тридцать подделок, — язвительно сообщил бородатый художник.

— Да ладно тебе, Костяныч, туману напускать, — недоверчиво произнес пенсионер, — ты еще скажи, что и «Мона Лиза» не настоящая — а подделка!

— Насчет «Моны Лизы» не знаю, но насчет остального — в наших кругах давно ходят такие слухи, Илларион Константинович!

Забродов почесал затылок:

— Так сам же говоришь — слухи.

— Однако, товарищ полковник, сам знаешь — не бывает дыма без огня!

Забродов раздраженно хмыкнул:

— Так что, все искусствоведы такие дураки, что не могут разобраться, где оригинал, а где копия?!

— А кому это нужно, Константинович? — ответил вопросом на вопрос художник. — В нашем деле, как и везде, рука руку моет, что в театре, что в колбасном отделе… Да и в ваших силовых структурах, уверен, не все чисты на руку.

Встав с кресла, полковник подошел к окну и посмотрел на улицу.

— Слушай, Костя, а как ты относишься к Аташинго? — неожиданно спросил Забродов. — Как этот художник тебе?

— Мне он никак, — откровенно признался Гуреев, — не мой стиль, не моя тема. Но многие из коллекционеров, Илларион Константинович, душу отдали бы за то, чтобы заполучить одно из полотен или рисунков Гагарина.

Седовласый разведчик усмехнулся, вспомнив картину Аташинго, которую ему показывал перед смертью Иван. В его сознании начала складываться версия причины гибели художника-реставратора Павловца.