Читать книгу "Чувство реальности. Книга 1 - Полина Дашкова"

– Да, – широко улыбнулась Маша.

– Добро пожаловать в Россию, мисс Григ, – он шлепнул печать,вернул паспорт.

В толпе встречающих она почти сразу заметила Ловуда, хотяизменился он довольно сильно. Отрастил пузо, постарел, как-то погрубел ираздался вширь. Лицо стало тяжелым, нос вырос, глаза ввалились и потускнели.Семь лет назад никакого пуза у него не было, вместо очков он упорно носиллинзы, хотя от них слезились глаза. Маша помнила, как он этими своимислезящимися глазами жалобно косился на хорошеньких студенток.

– Мисс Григ? – равнодушно уточнил он в ответ на ееприветствие. – Вы выглядите старше, чем я думал.

– Спасибо, – улыбнулась Маша, – вы тоже.

– Ладно, это просто от усталости. Отоспитесь, посвежеете.Честно говоря, я тоже дико устал. Москва изматывает. Безумный ритм жизни,выхлопные газы, да еще жара. Слушайте, это что, весь ваш багаж? – он кивнул наклетчатый чемодан на колесиках, который Маша тщетно пыталась протащить междудвумя чужими багажными телегами, наполненными до отказа.

– Да. Вот еще ноутбук и маленькая сумка. Она надеялась, чтоЛовуд возьмет у нее хотя бы сумку с компьютером, которая висела на плече. Но онне собирался ей помогать. Вместо него какой-то длинный парень в мокройбоксерской майке легко раскидал телеги, ухватился за ручку Машиного чемодана испросил:

– Такси не желаете?

– Нет, спасибо.

Чем ближе они подбирались к выходу, тем гуще становиласьтолпа таксистов, настойчиво предлагавших свои услуги.

– Весьма криминальный бизнес, – объяснил Ловуд, – ценычудовищные. Вообще, учтите, здесь все значительно дороже, чем в Нью-Йорке.Качество товаров и услуг совершенно не соответствует ценам. Подгнившие,экологически грязные фрукты, отвратительный хлеб, который плесневеет на второйдень, на рынках торгуют колбасой, которую производят в подпольных цехах изтухлого мяса, в антисанитарных условиях. Все поддельное, фальшивое, отпарфюмерии до автомобилей. Кстати, прежде чем сесть за руль, советую сначалапоездить на такси пару дней и привыкнуть к здешним специфическим правиламдорожного движения. Вы бывали в Египте?

– Да, – кивнула Маша, – а при чем здесь Египет?

Она почти не слушала его сердитого ворчания. Она жадноразглядывала толпу, ловила обрывки разговоров и все не могла успокоиться. Отецпредупредил ее, что это совсем другая страна, что для России сейчас десять леткак целый век, но все казалось таким страшно знакомым, что кружилась голова.

– Здесь, как в Египте, хамство на дорогах. Это еще мягкосказано – хамство. Дорожная милиция откровенно вымогает взятки, светофоры вечноломаются, со спецсигналом носятся не только те, кому положено, но и бандиты, иродственники бандитов, никто никого не пропускает, вас подсекут, даже если этоопасно для жизни. А зимой вообще кошмар, гололед, сугробы, вечная грязь. Все,мы пришли.

Ловуд пискнул пультом, отключая сигнализацию, открылбагажник серебристого с перламутровым отливом “Форда” и предоставил Маше самойзапихнуть туда свой чемодан и сумку с компьютером. В салоне было так чисто, чтоМаше захотелось вытереть ноги, прежде чем ступить на пушистый голубой коврикпод сиденьем. Перед ветровым стеклом болталась ароматическая пластинка в формеелочки.

– Стивен, вам что, здесь совсем не нравится? – спросилаМаша, когда он включил мотор.

– Нравится. Просто я недавно провел пару часов в моргеБоткинской больницы и до сих пор не могу прийти в себя.

– Вы хорошо знали Томаса Бриттена?

– Мы вместе учились в колледже. И, как назло, именно яоказался дежурным в посольстве. Мне пришлось поехать на опознание. Приятногомало, сами понимаете. Да, вот вам мобильный телефон. У вас МТС, в записнуюкнижку я внес несколько номеров. Свой служебный и мобильный, один из мобильныхРязанцева, еще кое-какие посольские. Врач, дежурный, гараж, службабезопасности. Ваша машина вас уже ждет, в посольском гараже. Я взял для васмаленькую “Мицубиси”, отличный автомобиль, типично женский, цвет какао смолоком. Вот ключи и документы. Машину можете забрать в любой момент. Учтите,ни гаража, ни охраняемой стоянки у вас нет, поэтому не забывайте включатьсигнализацию, снимать музыку и дворники.

– Спасибо.

– Да, поскольку я приготовил все для вас еще до несчастья,там в записной книжке остались телефоны Томаса и Виктории. Можете их стереть.

– Есть какие-нибудь предварительные версии?

– Не знаю, со мной никто ими не делился. Там работает ФСБ.

– А милиция?

– Был один майор, но скорее всего он просто камуфляжныйперсонаж, так, знаете, для приличия.

Ловуд замолчал, и надолго. Маша не пыталась продолжитьразговор. Она смотрела в окно. Смеркалось. Она старалась не замечать тогоособого оттенка ранних русских сумерек, который до сих пор плавал где-то у неев крови.

Четырнадцать лет назад были такие же сумерки и начало мая.Вдоль Ленинградского шоссе мелькали клочья леса. Над верхушками сосен ублизкого горизонта стелилось длинное лохматое облако, подсвеченное снизуневидимым закатным солнцем. И сейчас точно такое облако, темно-синее, сосветло-розовым брюхом, плавно повторяло очерк темной кромки леса. Тогда оназнала совершенно точно, что больше не увидит ничего этого, и не чувствоваладаже легкой грусти. У нее ныли все внутренности, у нее чесалась под гипсом рука.За две недели до отлета она попыталась сделать несколько шагов, от палаты досортира, без костылей, грохнулась, подмяв под себя несчастную правую руку, иопять ее вправляли, гипсовали.

Четырнадцать лет назад лирический пейзаж за окном застилалагрязно-кровавая пелена, которая исчезла с глаз много позже, после курсаинтенсивной психотерапии в частной клинике в Нью-Йорке. Четырнадцать лет назадее сопровождала молчаливая сиделка из “Красного креста”, которая на рукахпереносила ее из машины в инвалидное кресло, и бойкая пожилая чиновница изМинздрава. Нет, никаких рощиц, светлобрюхих облаков Маша тогда вовсе не видела.По дороге в аэропорт она тупо повторяла про себя, что никогда, никогда в жизнине вернется в эту страну.

* * *

"Вот будет у меня миллион долларов, и меня сразу всеполюбят, я стану талантливым, красивым, вообще, каким захочу, таким и стану. Непотребуется никаких оправданий. С миллионом я буду вполне самодостаточен, и длясебя, и для других”, – думал Андрей Евгеньевич Григорьев, разворачивая свойсеренький старый “Форд” у бензоколонки, по дороге к аэропорту.

Жена Клара после недельной отлучки возвращалась из Москвы вВашингтон. Григорьев ехал ее встречать. Был вечер 21 октября 1983 года. Лилдождь, такой сильный, что асфальт под колесами кипел, словно раскаленное маслона сковородке. В салоне было уютно, тепло, из динамика звучал старый диксиленд.Американский журналист Билл Макмерфи умудрился достать для своего друга советскогодипломата Андрея Григорьева очередную кассету с редкой записью “Сладкой ЭммыБаррет”. Все было здорово, красиво и сладко, как в голливудском кинопятидесятых. Или как в советском кино того же периода. Какая разница?