Читать книгу "А ты пребудешь вечно - Рут Ренделл"

Тяжелое дыхание на другом конце провода послышалось в ответ на это заявление. Уэксфорд почувствовал, что получил преимущество. Он набрал воздуху, чтобы разразиться бранью, но прежде, чем он успел заговорить, голос в трубке холодно произнес:

— Вы думаете, я этого не знаю? Я срезал эти волосы у Стеллы Риверс.

Глава 13

Паб «Пегая лошадка» не относился к числу тех заведений, которые у знатоков деревенской Англии обычно ассоциируются с сельской местностью. В самом деле, если вы подъедете к нему со стороны Спарта-Гроув и не обратите внимания на окрестные зеленые холмы, то и не подумаете, что вообще находитесь за городом. Спарта-Гроув и Чартерис-роуд, которые соединяются под прямым углом, — на этом углу и находится «Пегая лошадка», — больше похожи на переулки какого-нибудь индустриального города. Немногочисленные дома имеют узкие палисадники, но большинство дверей выходят прямо на тротуар, также как двери общего бара и бара-салуиа «Лошадки».

Один из этих баров находится со стороны Спарта-Гроув, другой — со стороны Чартерис-роуд. Оба они одинаковой формы и размера, и салун отличается от общего бара только тем, что цены в нем выше и его каменный пол примерно на одну треть покрывает квадратный коричневый аксмипстерский ковер, а мебель состоит из пары небольших диванов с потрепанной черной обивкой того типа, который можно увидеть в привокзальных комнатах ожидания.

На одной из этих улиц, под плакатом, приглашающим в Коста-дель-Соль, на котором была изображена девица в мокром бикини, плотоядно смотрящая на агонизирующего быка, сидел Марашка Мэтьюс с каким-то стариком. Время оставило безжалостный след на лице этого человека, и он, как подумал Уэксфорд, находился почти в таком же плачевном состоянии, как тот бык на плакате. Нельзя сказать, что он был худ или бледен, — на самом деле его квадратная жабья физиономия выглядела прямо-таки багровой, — но он производил впечатление человека, разрушенного отвратительным питанием, обитанием в сырых жилищах и пагубными привычками, в природу которых Уэксфорд предпочел бы не вдаваться.

Перед каждым из мужчин стояла полупустая кружка горького, самого дешевого из всех возможных пива, а Мартышка курил очень маленькую сигарету.

— Вечер добрый, — сказал Уэксфорд. Мартышка не встал, но представил своего спутника, махнув в его сторону рукой:

— Это мистер Кэсобон.

Уэксфорд коротко вздохнул, что было внешним признаком внутреннего и необычайно сильного крика.

— Не могу поверить, — тихо сказал он — Просветите меня, кто из вас двоих, интеллектуалов, знаком с Джордж Элиот[2].

Далекий от созданного Мартышкой образа человека, запуганного полицией, мистер Кэсобон просветлел лицом при этих словах Уэксфорда и ответил на чудовищном кокни:

— Я видел его однажды. При странных обстоятельствах, в двадцать девятом году. Его взяли за слитки.

— Боюсь, — сухо заметил Уэксфорд, — что мы говорим о разных людях. А что вы пьете, господа?

— Портвейн и бренди, — тут же ответил мистер Кэсобон, но Мартышка, для которого всегда покурить было важнее, чем выпить, отодвинул свою пустую кружку и сказал, что предпочел бы пачку сигарет «Данхилл интернешнл».

Уэксфорд купил и бросил ему на колени малиновую с золотом пачку.

— Я мог бы открыть заседание, — сказал он, — сказав вам, двоим шутникам, что вы можете забыть о пятистах фунтах и тому подобном. Это ясно?

Мистер Кэсобон воспринял это как человек, привыкший к частым разочарованиям. Оживление, которое ненадолго вспыхнуло в его водянистых глазах, потухло, и, издав низкий гудящий звук, который можно было Припять за продолжительное бормотание согласия или за попытку напеть мелодию, он потянулся к своим портвейну и бренди.

Мартышка проговорил:

— Когда все будет сказано и сделано, мы с моим другом примем решение о вознаграждении.

— Это очень благородно с вашей стороны, — язвительно заметил Уэксфорд. — Я полагаю, что вы понимаете, что деньги будут заплачены только за информацию, которая позволит арестовать убийцу Стеллы Риверс?

— Мы не вчера родились, — сказал Мартышка.

Это замечание настолько соответствовало действительности, особенно в отношении мистера Кэсобона, который выглядел так, словно родился в 1890 году, что старик перестал гудеть и загоготал, Продемонстрировав Уэксфорду самые отвратительные, полуразрушенные и сшившие зубы, которые он когда-либо видел во рту кого-либо из людей.

— Мы и сами можем прочитать в газетах то же, что и вы, — продолжал Мартышка. — А теперь начистоту. Если мой друг расскажет вам то, что он знает и что может доказать документом, вы собираетесь повести себя честно с нами и проследить, чтобы мы получили причитающееся нам по праву, когда Суона посадят под замок?

— Я могу пригласить свидетеля, если вы хотите. Как насчет мистера Вердена?

Мартышка выпустил дым через ноздри.

— Терпеть не могу этого язвительного черта, — сказал он. — Нет, вашего слова достаточно для меня. Когда ребята начинают ворчать, я всегда говорю, что мистер Уэксфорд преследовал меня, видит бог, но он…

— Мартышка, — перебил его Уэксфорд, — ты собираешься мне рассказывать или нет?

— Не здесь, — возмущенно сказал Мартышка. — Неужели мы будем давать вам такую информацию, которая упрячет человека на всю жизнь, здесь, в так называемом общественном месте?

— Ну, тогда я отвезу вас обратно в участок.

— Мистеру Кэсобону такое не понравится. — Мартышка уставился на старика, вероятно желая, чтобы тот выразил какие-то признаки ужаса, но мистер Кэсобон, сидя с опущенными веками, продолжал монотонно бубнить. — Мы поедем к Руби. Она ушла сидеть с чьим-то ребенком.

Уэксфорд, пожав плечами, согласился. Довольный Мартышка ткнул мистера Кэсобона кулаком:

— Пошли, приятель. Подъем! Подъем!

Мистер Кэсобон долго не мог встать на ноги.

Но Мартышка, который обычно не отличался особой заботливостью, наклонился над другом и, даю ему руку, бережно повел по улице.

Берден никогда не звонил ей раньше. Его сердце затрепетало и учащенно забилось, когда он прислушивался к гудкам и представлял себе, как

Джемма бежит к телефону и ее сердце тоже учащенно бьется, потому что она догадывается, кто звонит.

Ее голос привел его в крайнее волнение. Он тихо, с вопросительной интонацией назвал ее имя.

— Да, это я! — крикнула она. — Кто это?

— Майк. — Джемма не узнала его голос, и он очень огорчился.

Но как только Берден назвал себя, она ахнула я быстро спросила:

— У тебя есть какая-то новость для меня? Что-то произошло, наконец?