Читать книгу "Стократ - Марина и Сергей Дяченко"

Шмель сплюнул жидкость в деревянную чашку, разлетелись брызги, князь брезгливо отстранился. Шмель прижал к мокрым губам край чистого рукава рубашки:

– Они говорят, что отравят источники. Они говорят, что отравят все источники и колодцы.

Даже Плюшка перестал скулить. Несколько мгновений в комнате слышались только раздраженный ропот толпы да невнятная речь советника на крыльце.

– И все? – отрывисто спросит Стократ. – Какие-нибудь условия? Объяснения?

Губы горели. Шмель без разрешения взял чашу с водой, прополоскал рот. Сделал несколько глотков. Снова налил себе жидкости из кувшина.

Яд, яд… Текущая вода. Обещание смерти – война… Условия? Объяснения? Он ведь не мастер. Он не может понять все, что тут написано – только самое явное, основное: угроза. Война.

Соленый как воля, сладкий как степень, кислый как движение, горький как время. Соленый… здесь есть оттенок соли, который явно что-то значит, но Шмель не может его прочитать. Мастер – тот смог бы.

Он сплюнул жидкость. Язык одеревенел. Может, яд в питье все-таки есть и теперь только начал действовать?

– Я не понял, – ему все труднее становилось говорить, – не понял до конца. Это какая-то, ну, форма объявления войны… Мне надо в кабинет мастера. Посмотреть книги, записи, образцы…

Он покачнулся. Стократ подхватил его под локоть.

– Отравился? – быстро спросил князь.

– Голоден, – Стократ заглянул Шмелю в глаза. – Устал. Вели, пусть ему сварят сладкой каши побольше, и…

– Не сладкой, – пробормотал Шмель. – Пресной… для языка.

* * *

В этом кабинете, где стены до потолка были уставлены склянками, где даже после смерти хозяина пузырились цветные жидкости в перегонных устройствах, где гирляндами свисали с потолка заваренные в смолу образцы, – в этом кабинете и за этим столом мальчишка оказался куда больше похож на колдуна, чем любой из знакомых Стократа.

Бледный, даже синий, очень сосредоточенный, Шмель сразу же поставил воду на маленькую печь – греться. Потом, непрерывно полоща теплой водой рот, отыскал в соседней книжной кладовке несколько томов, добыл со стеллажей бутылки, зажег свечи и среди всего этого раскрыл свой потрепанный дорожный мешок; мальчишка не заботился, как он выглядит. Мальчишка работал, и ему было трудно.

Дом погибшего языковеда стоял пустой, на крыльце дежурила стража. Глаза-и-Уши каким-то образом уговорил жителей Макухи придержать свой гнев до завтра. В поселке снова сделалось тихо, и улицы подозрительно опустели.

Плюшку посадили под замок в доме князя – чтобы не разнес до поры новость о страшной угрозе лесовиков. Парню до сих пор не сказали о гибели отца, и Стократ не знал, милосердие это или издевательство.

Патрули, тайно разосланные к источникам, принесли добрую весть: вода чистая. Пока, во всяком случае. Князь распорядился расставить стражу у колодцев.

– Может, они просто запугивают? – Стократ расхаживал по дому, все разглядывая, но ни к чему не прикасаясь. – Целую реку отравить, это, знаешь, никаким лесовикам не под силу… Или под силу?

Он остановился в дверях кабинета, где мальчишка сидел, скрючившись, над полированной мраморной доской. На доске застывшим воском были нарисованы лепестки и стрелы, и цветные капли жидкости причудливо сливались, как на палитре.

– Как ты, Шмель?

– Не понимаю, – сказал мальчишка, и Стократ увидел, что парень на грани истерики. – Уже язык во рту совсем… как дерево. Не понимаю!

– Отдохни.

Зашло солнце. С момента гибели торговца Сходни миновали ровно сутки.

Шмель еще раз прополоскал рот. Сплюнул. Прижал к губам салфетку: растрескавшиеся губы кровоточили.

– Очень крепкий… вкус. Злое послание. Много соли и кислоты. Разъедает рот… Тьфу.

Слегка покачиваясь, он прошелся по дому. Остановился посреди большой комнаты с лавками вдоль стен:

– Вот здесь он нас учил… Думал, никогда сюда не вернусь.

– Отдохни, – снова предложил Стократ. – Хочешь, пойдем в трактир, навестим Тину?

– Нет, – Шмель помотал головой. – Что мы им всем… скажем?

– Ничего. Я прикажу им не спрашивать.

– Тебе просто, – Шмель опустился на скамейку, на свое привычное ученическое место. – Тебе просто. Ты можешь приказать. Или убить, если не послушают.

– Я убиваю только душегубов. И тех, кто живет насилием.

– Один – троих, – Шмель прикрыл глаза. – А если бы их было четверо?

– Все равно.

– А семеро?

– Справился бы.

– А десять?

– Наверное, нет, – Стократ засомневался. – Против десяти я не выходил ни разу.

– Откуда ты умеешь? – помолчав, спросил Шмель.

– Тебе сколько лет?

– Четырнадцать.

– Когда мне было четырнадцать, я был сиротой в приюте, без семьи, без меча и без всякой надежды. А через год появился человек, который подарил мне меч. Вот так – подарил, упал и умер, потому что был очень стар…

– Волшебник?

– Не знаю. Только с тех пор я стал… задавать себе вопросы. Думать. Смотреть. Искать и отгадывать загадки.

– И убивать убийц?

– Так получилось, – сказал Стократ.

Он открыл рот, чтобы рассказать мальчишке, как это произошло с ним в первый раз – ночью, на большой дороге, когда в него, шестнадцатилетнего, начали стрелять из темноты. Как мерзко взвизгнула стрела возле уха, как другая воткнулась в дорожный указатель, как провалилась в ужасе душа до самых колен. На него напали, вероятно, потому, что при парне был хороший меч – скорее всего, на клинок и польстились…

До того тысячу раз тренировался, размахивая мечом и воображая себя в гуще боя – но в ту ночь впервые услышал, с каким звуком входит сталь в тело врага. И бежал, пока чужая кровь, перепачкавшая его с ног до головы, не остыла совсем и не высохла. Тогда он залез в речку – прямо в одежде, хотя была уже осень, и долго отмывал себя и клинок, а когда посмотрел на него при свете костра – изнутри, как из узкого окна, глянула на него чужая пленная душа.

– Что? – спросил Шмель.

– А? – Стократ встрепенулся.

– Ты хотел мне что-то рассказать.

– Да нет, просто задумался.

Он сел рядом со Шмелем и привалился спиной к стене. В тот раз у костра он до того перепугался, что едва не бросил меч. Пленная душа не ушла на другой день и на третий, а на четвертый клинок сделался втрое тяжелее обычного. Тогда подросток-Стократ разозлился и воткнул меч в землю с криком «Убирайся!», и увидел, как душа ушла – перетекла в дождевого червя, случайно перерубленного клинком…

Шмель вдруг просветлел: