Читать книгу "Вера, Надежда, Виктория - Иосиф Гольман"

– Ну да, мы честно представились нашим новым друзьям, – засмеялся профессор. – А для скромных выходов мне Круглов «шаху» выделил. И пешочком я сегодня, кстати, тоже вдосталь походил, не только вы. Слава богу, город маленький, вполне пешеходный.

– Что такое «шаха»? – Не люблю оставлять за спиной непонятное. Хотя сейчас за моей спиной понятного вообще почти не было.

– «Шестерка» жигулиная, полуубитая, – объяснил мой препод. – Не такая заметная, как мой S-type.

– В общем, всех перехитрили, – гневно подвела я итог. – И их, и нас.

– Ну, с ними мы завтра поймем, – деликатно поправил меня Ефим Аркадьевич.

– А вам не кажется, что мы сюда с Бабулей попали против вашей воли? – Я потихоньку приходила в ярость. – И что вы не выполняете взятых на себя обязательств.

– Я всегда выполняю взятые на себя обязательства, – скучным голосом ответил Береславский. – Мы действительно по вашей просьбе приехали сюда работать. Я делал свои дела. Вера Ивановна ребенка подлечила. Вы тоже существенно повысили свой культурный уровень. Так что я нарушил в нашем договоре?

Я просто не находила слов. Открывала и закрывала рот, как выброшенная на берег рыба.

Очень редкая ситуация, когда у меня нет слов. Особенно в ответ на такую наглую выходку.

За меня ответила Бабуля. Но вовсе не то, что я ожидала.

– Спасибо за поездку, Ефим Аркадьевич. Все было хорошо, и у вас наверняка есть планы. Вот мы их в Москве и обсудим, ладно?

– Ладно, Вера Ивановна, – смиренно согласился тот.

Мы подъехали к нашей гостиничке и разошлись по номерам.

Перед тем как лечь, я долго смотрела на мост, вознесшийся над только что замерзшей рекой. По нему цепочкой ехали машины. Точнее, передвигались желтые светлячки фар, самих машин не было видно.

Зрелище было тихим – сквозь тройные стеклопакеты не проникал ни мороз, ни шум – и отчего-то печальным. Может, оттого, что нас так жестко надул Ефим Аркадьевич. Может, потому, что соскучилась по мамуле и Бориске.

А еще мне захотелось увидеть Игоря Игумнова. Если Бориска был ужасно милым и своим, то Игорек был совсем чужим и не вполне понятным. Но – что уж от себя-то скрывать – очень-очень притягательным.

– Бабуля, а ты как считаешь, сможем мы отомстить профессору? – спросила я уже прилегшую Веру Ивановну.

– Не сможем, – ответила Бабуля.

– Почему? – удивилась я. Бабуля не из тех, кто прогибается перед обстоятельствами.

– Нравится мне этот юноша, – ответила Вера Ивановна. – Похоже, ему можно доверить Надькины дела.

Короче, и тут облом.

Я не выдержала и тоже пошла спать.

Как выяснилось позже, это был не только последний наш вечер в старинном русском городе, но и последний спокойный вечер.

Ночью мне плохо спалось. Снилось, что я разбила китайскую вазу – подарок моего папы, которого я так ни разу после возвращения из Америки и не видела. Мама почему-то ею очень дорожила. Я задела ее ногой, и небольшая ваза разлетелась на несоразмерно крупные осколки, причем с чудовищным звоном. Я стала раздумывать над случившимся, и в этот момент меня разбудила Бабуля.

Мы умылись и пошли завтракать.

По пути стукнули в номер Береславского.

Вчера, так же стукнув, мы еще полчаса ждали его в ресторане.

Теперь же он вышел сразу, причем закутанный в свою пуховую куртку.

– А зачем вы оделись? – спросила я. Может, он сразу хочет нас бросить? Я бы уже ничему не удивилась.

– У меня в номере прохладно, – ответил профессор.

И хотя он попытался закрыть дверь перед самым моим носом, я успела увидеть капитально раздолбанное окно. Вот, значит, почему мне снился сон про вазу – стены между номерами очень тонкие и звукопроницаемые.

– Муравьиный Папка? – спросила Бабуля.

– Не знаю, – мрачно ответил Ефим Аркадьевич.

В ресторан можно было пройти по теплому стеклянному переходу, но Береславский вдруг остановился и стал всматриваться во двор. Потом вдруг взрычал и рванул на улицу.

Мы с Бабулей выскочили за ним.

«Ягуар» стоял прямо на ободах: похоже, ночные гости пробили все четыре шины.

И – о ужас! – в капоте зияла небольшая дыра с рваными краями. Хищная серебристая кошка – гордость Ефима Аркадьевича, – выдранная с корнем, валялась здесь же, перед колесами автомобиля.

– Муравьиный Папка, – теперь уже без вопросительной интонации сказала Бабуля. Вариантов не было: двор охранялся ЧОПом, и войти сюда мог только тот, кого пустят.

– Пошли завтракать, – наконец сказал Береславский. Он как-то разом успокоился, и, как выяснилось, происшествие никоим образом не сказалось на его аппетите.

– Может, нам не следует уезжать? – спросила Бабуля.

Мне не понравилось, что она так быстро сдала позиции. Почему мы должны спрашивать чьего-то разрешения?

– Следует, – ответил наш босс. – Пока все идет по плану. И не нужно его нарушать.

– А не опасно вам оставаться одному?

– Никакой опасности. Хотели бы убить, убили бы. Но они явно хотят общаться.

– Вам кажется, это общение? – уточнила я.

– Это первая часть их предложения, – любезно пояснил мой препод. – Я хочу выслушать вторую.

Береславский лично вызвал такси и отвез нас на вокзал. И даже помахал нам ручкой, когда поезд тронулся.

– Бабуль, не зря мы уехали? – спросила я.

– Ему лучше знать, – спокойно ответила Бабуля.

Мне даже обидно стало. Похоже, у Веры Ивановны Семеновой появился новый кумир. Но ее спокойствие понемногу передалось и мне.

И я уставилась в окно, на деревья, так чудесно и так опасно преображенные ледяным ливнем.

Глава 11

Береславский
6 декабря 2010 года. Приволжск

Перед тем как окончательно покинуть гостиницу, Ефим еще раз внимательно осмотрел обесчещенный автомобиль.

Поднял со снега серебристую кошку, выдранную из капота, – ее так никто и не спер, ЧОПовцы бдительно следили за двором. Сюда явно могли зайти только те, кто здесь жил. Либо кого нельзя задерживать.

Осмотрел колеса. Ремонту они не подлежали: зимнюю «липучку» даже не прокололи, а просто пробили боковую поверхность чем-то вроде «фомки».

Береславский как будто подсчитывал убытки. И одновременно напитывался гневом и яростью, которые частенько заменяли ему отсутствующую природную отвагу.

В принципе, случившееся не стало для него сюрпризом.

…«Хвост» он заметил еще в первую ночь, после того как они покинули гостеприимное придорожное кафе. В темноте все фары одинаковые, но когда Береславский свернул заправиться, темный «Форд-Мондео» не преминул сделать то же самое.