Читать книгу "Этика - Аристотель"

Вновь обратимся к добродетели, ибо ведь добродетель приблизительно так же относится к практичности, как эта последняя к изобретательности. Это не то же самое, но нечто сродное; отношение такое же, как прирожденной добродетели к совершенной. Ведь каждая добродетель всем в известном смысле кажется прирожденной. Бывают же от рождения и справедливые, и умеренные, и мужественные и тому подобные люди; тем не менее мы ищем более совершенного блага и желаем, чтобы люди овладели иным способом той же добродетелью. Дети и животные также обладают прирожденными качествами, но без разумения эти качества кажутся вредными. Настолько, кажется, дело очевидно, что, подобно тому, как сильному телу, слепо движущемуся, легко подвергнуться сильному падению, именно вследствие слепого движения, то же самое возможно и здесь [в сфере духовной]. Если же присоединится разум, то деятельность выйдет иной, и душевное качество, будучи тем же самым, лишь в этом случае является совершенным. Подобно тому, как рассудочная деятельность имеет два вида, изобретательность и практичность, точно так же и в этической области два вида: прирожденная добродетель и совершенная; при этом совершенная добродетель не может возникнуть без практичности. Поэтому-то иные и утверждают, что все добродетели суть виды практичности, и Сократ в своем исследовании частью утверждал верное, частью ошибался. Он ошибался, утверждая, что все добродетели суть виды практичности, но прекрасно говорил, что они невозможны без практичности. Доказывается это тем, что теперь все, желающие определить добродетель, прибавляют к ней понятие прирожденного душевного свойства, говоря, с чем оно, следуя истинному разуму (ϰατα τον όρϑον λογον), имеет дело; а истинен тот разум, который следует указаниям практического ума. Итак, они как бы чают, что добродетель есть подобное приобретенное душевное свойство, следующее указаниям практичности. Но определение следует несколько изменить. Добродетель не только следует истинному разуму, но она есть приобретенное душевное свойство, по существу связанное с истинным разумом (μετα τού όρϑού λόγου). Истинный разум в этом [то есть в практике] и есть практичность. Но Сократ полагал, что добродетели суть качества разума (ибо все они знания), мы же полагаем, что они сопряжены с разумом. Итак, ясно из сказанного, что нельзя быть вполне добродетельным без практичности, как нельзя быть практичным без этической добродетели. Но таким путем можно разрешить затруднение [которое возникло бы], если б кто-либо стал утверждать, что добродетели друг от друга различны, ибо ведь не всякий человек от природы расположен ко всем, так что он одну может уже иметь, а другой еще нет. Это возможно относительно физических добродетелей, а невозможно относительно тех, по которым кто-либо называется безусловно хорошим. Ибо с практичностью, которая одна, соединены и все другие. Ясно, что в ней человек нуждался бы, даже если б он не имел случая осуществления, так как практичность есть добродетель одной из частей души и так как правильного намерения не может быть без практичности и без добродетели, ибо первая определяет цель, а вторая дозволяет найти средства. Однако практичность не стоит выше мудрости и не принадлежит даже лучшей части души, точно так как врачебное искусство не стоит выше здоровья, ибо первое не пользуется здоровьем, а направлено лишь на восстановление здоровья, поэтому оно приказывает ради здоровья, но не здоровью. Это все равно что поставить политику выше богов, ибо она приказывает всему в государстве.

Книга VII

[О воздержанности и невоздержанности, § 1–11. О наслаждении и страдании, § 12–15]

После этого, избрав новую исходную точку, нам следует утверждать, что в области нравственных явлений должно избегать троякого рода вещей: порочности (ϰαϰία), невоздержанности и зверства (ϑηριοτης)[12]. Понятия противоположные этим двум ясны: одно мы называем добродетелью, а другое – воздержанностью. Что же касается зверства, то противоположным ему качеством следует скорее всего считать добродетель, превышающую силы человека, а именно героическую или божественную, какую приписал, например, Гомер Гектору, про которого Приам говорит, что он чрезвычайно хороший человек

                                                   и не похожНа сына смертного, а скорей на сына бога.

Если избыток добродетели делает людей, как говорят, богами, то ясно, что именно такими должны быть приобретенные качества души, противоположные зверству. И подобно тому, как животному не свойственны ни порочность, ни добродетель, так не свойственны они и божеству; напротив, качество божества должно быть почетнее добродетели, животное же должно обладать иным каким-либо видом порочности. Но «божественный человек», как такого обыкновенно называют спартанцы, желая тем выразить свое уважение («это божественный человек», говорят они), редко встречается; точно так же редко встречается между людьми зверский человек. Чаще такие люди встречаются среди варваров, а иногда люди становятся таковыми вследствие болезней и увечий. Этим названием мы клеймим только тех, которые до крайности порочны. Но о подобных душевных расположениях будет позднее упомянуто, о порочности же говорено ранее. А теперь следует разобрать невоздержанность и слабохарактерность, и развратную изнеженность (αϰρασία, μαλακία, τρυφή), а также воздержанность и твердость характера. Их нельзя считать однородными с добродетелью и порочностью, но нельзя также считать их видом, отличным от добродетели и порочности. И здесь нам следует поступать, как в других случаях, а именно – описать то, что более всего бросается в глаза, взвесить затруднения, и таким образом перечислить по возможности все выдающиеся мнения касательно этих душевных явлений, или если не все, то по крайней мере наибольшее количество и важнейшие из них. Задача в достаточной мере будет решена, если удастся разрешить затруднения и таким путем в результате получить важнейшие мнения.

§ 2. Сдержанность и самообладание (έγϰρατειαϰαί ϰαρτερία) принадлежат, конечно, к прекрасным и похвальным вещам, а невоздержанность и изнеженность – к дурным и порицаемым; при этом сдержанный следует разумным принципам, а несдержанный нарушает их. Далее, невоздержанный сознает, что под влиянием страсти поступает дурно, воздержанный же, зная, что страсти дурны, не поддается им, следуя разуму. Всякий благоразумный человек сдержан и владеет собой; они при этом полагают, что подобный человек [воздержанный и владеющий собой] в то же время всегда благоразумен, другие отрицают это. Точно так же одни употребляют слова невоздержанный и несдержанный безразлично, другие, напротив, утверждают, что в них есть различие. Про рассудительного (φρόνιμος) иные говорят, что он не может быть несдержанным; другие, напротив, утверждают, что иногда рассудительные [практичные] люди бывают и очень несдержанными. О несдержанности говорят в применении как к страсти, так и к чести и к деньгам. Вот что обыкновенно говорят об этом.