Читать книгу "Десять величайших романов человечества - Уильям Сомерсет Моэм"

Вскоре после этого события он поехал в Париж изучать право – не то чтобы он мечтал стать юристом, просто ему хотелось получить профессию. Однако в Париже он заскучал, книги по юриспруденции его не увлекали, университетская жизнь была не по нраву, сокурсников он презирал за серость, позерство и буржуазные вкусы. Именно тогда появился рассказ «Ноябрь», где он описал свое любовное приключение с Евлалией Фоко. Но он наградил ее глазами, сияющими под дугами бровей, темным пушком на верхней губе и круглой шейкой Элизы Шлезингер.

Навестив издателя в его офисе, Флобер вновь вступил в контакт с супругами. Шлезингер пригласил Флобера на один из обедов, которые давал у себя по средам. Элиза была все так же прекрасна. Когда она видела Флобера в последний раз, он был неуклюжим подростком, теперь перед ней стоял энергичный, страстный и красивый мужчина. Ей не потребовалось много времени, чтобы понять: он в нее влюблен. Вскоре Флобер так сблизился с супругами, что обедал у них каждую среду. Вместе они совершали небольшие поездки. Но Флобер был по-прежнему робок, долгое время у него недоставало мужества открыться Элизе. Когда он наконец признался ей в любви, она не рассердилась на него, чего он так боялся, но отказалась стать его любовницей. Ее история была необычной. Когда в 1836 году Флобер впервые увидел Элизу, он, как и все, думал, что она жена Мориса Шлезингера; но это было не так, она была замужем за неким Эмилем Юде, попавшим в беду; его спас от судебного преследования Шлезингер, давший ему денег при условии, что тот покинет Францию и оставит жену. Тот так и поступил. Тогда во Франции разводов не было; Шлезингер и Элиза жили в гражданском браке до смерти Юде в 1840 году, после чего они смогли пожениться. Говорят, что, несмотря на отъезд и последующую смерть бывшего мужа, Элиза продолжала его любить; возможно, эта старая любовь и чувство признательности к мужчине, давшему ей дом и ребенка, помешали ей уступить желаниям Флобера. Но он проявил настойчивость и уговорил ее прийти к нему домой; он ждал ее с лихорадочным беспокойством; казалось, его наконец вознаградят за столь долгое обожание. Но она не пришла.

Затем, в 1844 году, произошло событие, имевшее серьезные последствия для Флобера. Он и брат возвращались в Руан после поездки в имение матери. Брат, девятью годами старше Гюстава, пошел по стопам отца и стал врачом. Внезапно, не сказав ни слова, Флобер «почувствовал, что его уносит огненный поток, и камнем рухнул на пол». Когда он пришел в себя, то был в крови. Брат перенес его в ближайший дом и пустил кровь. Флобера довезли до Руана, где отец еще раз сделал сыну кровопускание, дал валерьянку и индиго, а также наложил на шею повязку; ему запретили курить, пить и есть мясо. Сильные припадки продолжались еще какое-то время, сопровождаясь зрительными и слуховыми галлюцинациями, после чего следовали судороги и потеря сознания. Когда припадок заканчивался, он чувствовал себя опустошенным, при этом нервы его были напряжены до предела. Доктора исследовали эту загадочную болезнь и приходили к разным точкам зрения. Некоторые прямо заявляли, что это эпилепсия, так думали и друзья; его племянница в своих воспоминаниях эту тему обходит молчанием. М. Рене Дюмснил, сам врач и автор значительной работы о Флобере, уверяет, что у того была не настоящая эпилепсия, а то, что он называет истерической эпилепсией. Мне кажется, Дюмснил считал, что признание того факта, что прославленный писатель был эпилептиком, может снизить оценку его творчества.

Возможно, приступ болезни не был полной неожиданностью для семьи. Флобер рассказывал Мопассану, что впервые испытал слуховые и зрительные галлюцинации в двенадцать лет; в девятнадцать его отправили в путешествие с врачом, и так как отец прописал ему после лечения смену обстановки, возможно, у него и раньше были нервные приступы. Флобер и в детстве никогда не чувствовал, что он такой же, как те, с кем вступал в контакт. Возможно, причина непонятного пессимизма его юных лет таилась в неизвестной болезни, которая уже тогда подтачивала его нервную систему. Во всяком случае, теперь не было никаких сомнений: у него тяжелое заболевание, приступы которого заранее предсказать нельзя. Следовало изменить весь образ жизни. Флобер принял решение отказаться от юриспруденции (что далось ему, думается, без труда) и никогда не жениться.

В 1845 году скончался отец, а через два месяца умерла в родах, оставив крошечную дочку, обожаемая Гюставом сестра Каролина. В детстве они были неразлучны, и до замужества она оставалась его самым близким и дорогим другом.

Незадолго до смерти отец купил на берегу Сены имение Круассе с прекрасным каменным домом, которому было уже двести лет, пристроенной террасой и беседкой, смотрящей на реку. Здесь и поселилась вдова с сыном Гюставом и дочуркой покойной Каролины; старший женатый сын Ахилл, бывший, как и отец, хирургом, возглавил руанскую больницу. Круассе оставалось для Флобера домом до конца его дней. С ранних лет он все время что-то сочинял, и теперь, отрезанный от обычной жизни, принял решение целиком посвятить себя литературе. На первом этаже у него был большой кабинет с окнами, выходящими в сад и на реку. У него сложился четкий режим. Он вставал около десяти, просматривал газеты и почту, в одиннадцать легко завтракал и до часу бездельничал на террасе или читал в беседке. В час садился за работу и писал до обеда, который подавали в семь часов, затем совершал прогулку по саду и возвращался к работе, длившейся допоздна. Он никого не видел, кроме одного-двух друзей, которых иногда приглашал в имение на несколько дней, чтобы обсудить свою работу. Никакого другого отдыха он не признавал.

Однако Флобер понимал, что для работы ему необходимы жизненные впечатления, – писателю нельзя вести жизнь отшельника. И он принял решение каждый год жить в Париже три-четыре месяца. Флобер уже был достаточно известен, и за это время успел перезнакомиться со всеми известными интеллектуалами. Позволю себе предположить, что им больше восхищались, чем любили. Его находили болезненно чувствительным и раздражительным собеседником. Флобер не выносил никаких возражений, и потому ему старались не перечить, в противном случае гнев его был страшен. Сам он был суровым критиком чужих произведений и разделял заблуждение многих авторов, считая: то, что не дается ему, ничего не стоит. С другой стороны, его бесила любая критика его творчества, и он приписывал ее зависти, злобе или глупости. В этом Флобер также походил на других выдающихся мастеров. Он не понимал писателей, которые хотели жить на деньги от издания своих произведений или как-то старались рекламировать себя. Флобер считал, что таким образом они унижают себя. Конечно, ему было легко занимать такую бескорыстную позицию, так как в это время у него было достаточно денег.

Но случилось нечто, что можно было предвидеть. В 1846 году, когда Флобер в очередной раз приехал в Париж, он познакомился в студии скульптора Прадье с поэтессой Луизой Коле. Ее муж Ипполит Коле был преподавателем музыки; ее любовник Виктор Кузен – философом. Она принадлежала к тем писательницам, которые считают, что пробивная сила не уступает таланту, а если этому еще сопутствует красота, то вполне можно преуспеть в литературных кругах. У нее был свой салон, который посещали знаменитости, называвшие ее Музой. Белокурые волосы она завивала в локоны, обрамлявшие ее круглое лицо; у нее был страстный, трепетный и нежный голос. Не прошло и месяца, как Флобер стал ее любовником, не потеснив при этом философа, который официально занимал это место; когда я говорю, что он стал ее любовником, то опережаю события: к его стыду, волнение или робость сделали на какое-то время невозможным доведение их отношений до логичного завершения.