Читать книгу "Три позы Казановы - Юрий Поляков"

– Правда, – кивнул Кокотов и вообразил, как его и Наталью Павловну под истошные звуки духовой меди хоронят в дорогом двуспальном гробу.

– Я приехала в Москву и затаилась, оборвав с Флёр все связи. Она пыталась до меня дозвониться, отбивала телеграммы, заваливала письмами, подсылала ко мне знакомых, и всё это с одним лишь вопросом: «Натали, что случилось?» Мадам Лоран, обеспокоенная судьбой дочери, дозвонилась до моей мамы, чтобы узнать, почему я веду себя хуже, чем Настасья Филипповна? Но поскольку мама французского не учила, а мадам Лоран, как и положено гордой галлке, презирала английский, они друг друга не поняли. Мама вообразила, будто я заняла у Флёр деньги, и страшно меня бранила. Наконец в очередной раз ко мне примчался Сирил, её сменщик из «Пари-матч» и, коверкая от волнения слова, закричал, что если я «не открикнусь», Флёр «закончит собой». Я «открикнулась», передала через Сирила, уезжавшего в отпуск, короткое письмо, в котором клялась в вечной любви, но намекнула, что на самом деле работаю тайным агентом КГБ под крышей АПН… Мне было приказано завербовать Флёр, но я отказалась и теперь стала навек невыездной. Более того – за мной по пятам ходят громилы из «отдела убийства инакомыслящих». И знаете, Андрей Львович, сработало!

– Не может быть!

– Да! Всё-таки из меня могла выйти великая шпионка. Тактику я выбрала безошибочно. Напиши я, что встретила другого мужчину или другую женщину, Флёр стала бы за меня бороться. Объяви, что у меня СПИД, она бы бросилась на помощь и сама бы инфицировалась в знак любви… Не отстала бы. Нет! Никогда. Но КГБ – эти три буквы излечивают западников от всего, даже от большой однополой любви. Флёр мгновенно остыла, словно её опустили в жидкий азот, и написала, что никогда не простит мне пакт Молотова – Риббентропа!

– А пакт тут при чём? – опешил писатель.

– Не знаю… Странные они всё-таки, европейцы. И ладно. Главное – отстала! Теперь надо было избавиться от Вадика. Когда я слышала его шаги в прихожей, меня начинало тошнить. Рядом с ним я чувствовала себя засахарившимся подарочным зайцем, которого забыли съесть. План я разработала заранее, зная, что Вадик регулярно запирается с Нелли в фотолаборатории. Я сделала, как и положено шпионке, дубликат ключа.

– Зачем? – удивился Кокотов. – Неужели нельзя было…

– Нельзя! Вы не знаете Вадика. Во-первых, по-своему он любил меня, а во-вторых, ему страшно нравилось жить в моей квартире на Плющихе и ездить на дедушкину академическую дачу в Кратово. Он бы ни за что не отвязался. Провинциалы вообще народ приставучий итрудновы-водимый!

– Это верно! – согласился Андрей Львович, вспомнив Веронику.

– Когда, осторожно отперев дверь, я вошла в лабораторию, то обнаружила в тусклом красном свете забавную картину: голая Нелли стояла на коленях и, казалось, надувала большую резиновую куклу, удивительно похожую на моего мужа. Вадик смотрел вверх и морщился, словно мучительно вспоминал чью-то забытую фамилию. Я невольно отметила, как он располнел и округлился за годы нашего брака. Завидев меня, девушка взвизгнула и, хватая одежду, умчалась. Он сначала потерял дар речи, а потом сказал, заикаясь: «Это не я!» Пока оформляли развод и лечили Вадика, пытавшегося отравиться химикалиями, я размышляла, чего теперь хочу от жизни. И поняла: я хочу стать богатой и независимой. Я не желала, как мой дедушка, сначала дружить с Вавиловым против Лысенко, а потом с Лысенко против Вавилова только ради сохранения академической дачи. Не желала, как моя мать, всю жизнь трепетать, что очередной главный редактор попрёт её из эфира. Я готова была отнять, украсть, убить, но любой ценой разбогатеть, а значит – получить независимость! Это стало моим новым наваждением! Тут и подвернулся Лапузин. А сколько времени?

– Без пяти десять…

– Я должна срочно звонить адвокату. Но мы с вами обязательно продолжим нашу роскошную беседу.

10. Гаражное вино

Номер у Натальи Павловны был в точности такой же, как у Андрея Львовича. Даже в горке теснился знакомый дулёвский сервиз с алыми маками. Это пустячное на первый взгляд совпадение наполнило влюблённое сердце мистическим предчувствием долгожданного сретенья судеб.

– У вас тут очень мило! – пробормотал он, озираясь.

На письменном столе, задвинутом в угол, стояла прислонённая к стене икона Богородицы – не синодальная штамповка и не новомаз какой-нибудь, а, судя по ковчежку и тёмно-охристому письму, XVII век, как минимум. Кокотов одно время хотел написать о «потрошителях церквей», собирал материал – и в этом немного разбирался. Под образом вместо лампадки сгрудились без ранжира разноцветные и разнокалиберные флаконы, тюбики, баллончики, коробочки, кисточки, щёточки, щипчики и прочие инструменты дамской красоты. На прикроватной тумбочке веером лежали глянцевые журналы с модельными красотками, похожими друг на друга, как породистые поджарые суки из одного помёта, а сверху их придавила Библия в тиснёном кожаном переплёте с множеством закладок. Но более всего заинтриговали прикнопленные к стене листы с разноцветными надписями:

Я люблю мужчин!Я обожаю мужчин!На свете нет ничего лучше мужчин!Мне никто не нужен, кроме мужчин!

Очнувшись, он обнаружил на журнальном столике бутылку красного вина с блёклой, точно от руки нарисованной, этикеткой, два тонконогих бокала, вазу фруктов и деревянную дощечку с разными сырами, испускавшими изысканный смрад.

– Это гаражное вино?

– О да! Это гаражное вино! Откройте же скорей! – Она протянула штопор, не казённый с пластмассовой ручкой, а свой собственный никелированный агрегате шестерёнками и перламутровыми рычажками.

Откупоривая бутылку, Кокотов заметил: Обоярова смотрела на него так, точно он тащил небанальную затычку из обычного горлышка, а совершал нечто удивительное, непосильное никакому другому мужчине. Пробка вышла легко, и Андрей Львович, гордясь собой, хотел разлить вино в бокалы, но Наталья Павловна с нежным значением остановила его руку.

– Нет-нет, не спешите! Спешить не надо ни в чём! Пусть вино пока подышит…

Они встретились взглядами: глаза бывшей пионерки горели радостной дерзостью женщины, которая, решившись, теперь с весёлой бдительностью естествоиспытателя наблюдает, как поведёт себя соискатель – обычно или по-особенному? Кокотов понял: надо стать особенным, и спросил значительно:

– А почему «гаражное»?

– Потому что его делают такими маленькими партиями, что их можно хранить в гараже. Всего триста-пятьсот бутылок. Это авторское вино, понимаете? Как книга…

– Ещё бы! – кивнул писатель.

– А ещё гаражное вино очень похоже на настоящую любовь.

– Вино любви?

– Не совсем. Видите ли, Андрюша, если обычная виноградная лоза угнетается два-три года… – Перехватив его непонимающий взгляд, она пояснила: – Лозу угнетают, то есть обрезают, чтобы все силы растения ушли вниз, чтобы корни вросли как можно глубже, добрались до нетронутых соков земли. Так вот, гаражная лоза угнетается целых десять лет! Вообразите, до какой драгоценной, неведомой бездны добираются жадные корни и какими тайными эликсирами наливаются потом грозди! Понимаете?