Читать книгу "44 главы о 4 мужчинах - Биби Истон"

Когда до меня дошли слова Ганса, я чуть не утонула в слезах, потекшей туши и облегчении. Я обхватила его лицо обеими руками и подтянула вверх, к своим мокрым соленым губам. Я покрыла его поцелуями, одновременно осознавая, что проблема была не в Гансе. Он-то оказался еще лучше, чем я боялась. А все дело было в том, что я просто его не стоила.

Я видела женщин, которые болтались вокруг рок-групп, и я со своей плоской грудью, узкими бедрами и веснушками сильно от них отличалась. И мой гардероб тоже не способствовал. Я выглядела как персонаж из фильма «Танкистка». Я уж и так старалась как-то исправить это, надев сегодня маленькое черное платье, но в сочетании с моими фирменными «гриндерсами» до колен и стальными носами все это выглядело так, словно Пеппи Длинныйчулок где-то раздобыла чужие ботинки, пару больших ножниц и бутылку сорокапроцентной перекиси для волос.

И какого хрена этой иконе протеста и секса от меня надо?

Ганс целовал меня в ответ так, словно я была последним колодцем в Сахаре, и я решила, что с ревностью и неуверенностью в себе надо завязывать. Ганс очевидно любил меня, если был готов дышать этой сероуглеродной дрянью вместо воздуха и стоять на коленях на битом стекле только ради того, чтоб я от него не ушла.

До того момента я даже не подозревала, что такая любовь существует. Скелетон побежал бы за мной, поймал бы на парковке, кинул бы на плечо и затащил бы обратно, брыкающуюся и отбивающуюся. Динь-Дон вообще бы не заметил моего отсутствия до тех пор, пока не загрузил бы как минимум галлон своего семени в эту поклонницу с пресс-картой. Но Ганс – мой милый, милый, прекрасный, чувствительный артист – был совсем другим.

Оборвав поцелуй, Ганс прижался лбом к моей голове. Обхватив мое лицо своими огромными грубыми руками, он попросил:

– Скажи, что ты останешься.

– Я не могу, – прошептала я. Лицо Ганса исказилось еще до того, как я успела договорить фразу до конца. Схватив его за подбородок, я заставила его поглядеть на меня. – Нет же! Ганс! Я говорю, что не могу остаться сегодня, потому что мне утром в школу, но я никуда не денусь, понял? Обещаю. Уж не знаю, зачем я тебе нужна, но пока ты хочешь, чтобы я была рядом, я твоя.

При этих словах выражение лица Ганса сменилось с отчаянного на бодрое в одно мгновение его подведенного ока. Это было прелестно. Он взял меня под руку и сказал:

– Ну, тогда позвольте мне проводить вас к машине, миледи.

Прогулка была волшебной. Я запарковала машину в нескольких кварталах от клуба, в прекрасном, недавно обновленном историческом квартале, где, я знала, я не только легко найду свободную парковку, но и смогу дойти оттуда до клуба и обратно без того, чтобы меня не стукнули по башке. Хотя до машины и было примерно с километр и тащиться по густому, жаркому летнему пеклу было все равно что идти сквозь песок, мы с Гансом чувствовали себя так, словно парили над землей, замкнутые в воздушном пузыре нашей любви.

И хотя мои отношения с Гансом можно было назвать любовью с первого взгляда – то, как сногсшибательно (в прямом смысле) он вел себя со мной на той вечеринке у Девы-Гота, сразу задало тон всему нашему скоропалительному роману, – я всегда втайне держала одну ногу в раскрытой двери.

Не важно, насколько все было идеально в данный момент, какая-то маленькая беспокойная часть моей души постоянно шептала: «Все это слишком хорошо, чтобы быть правдой. Рок-звезды верными не бывают. Он разобьет тебе сердце. Не привязывайся слишком сильно».

Но, когда я увидела Ганса в сценическом костюме на коленях перед собой, этот шепоток затих навсегда, сменившись оглушительной, пульсирующей жаждой. Впервые за восемь месяцев после нашей с Гансом встречи я была едина, и все в мире было на своих местах.

Держась за руки и воркуя друг с другом, мы завернули за последний угол по пути к моей машине. Когда задние фары моего «Мустанга» завиднелись впереди, Ганс внезапно потащил меня с тротуара в чей-то безукоризненно подстриженный задний двор.

Вот черт.

У Ганса, как у всех басистов, квант внимания был как у золотой рыбки, и это не в первый раз он отвлекался на свет мигающей лампочки. Я тихо запротестовала и попыталась вернуть его обратно на улицу, но тут я увидела, в какой неземной, волшебный мир он меня тащил. Двор этого особняка был обвешан, замотан и обклеен тысячами тысяч белых рождественских гирлянд – в середине июля.

Тут, очевидно, недавно проходила вечеринка или свадьба, какое-то большое торжество, но сейчас не было никого. В центре двора находился небольшой бассейн в форме итальянского грота, вода в котором была гладкой, как стекло. В ней отражались мигающие лампочки, которые были намотаны и свисали с каждой ветки каждого дерева, насколько хватало взгляда. Терраса на первом этаже этого недавно отремонтированного трехэтажного дома в стиле plantation была покрыта деревом, и на ней были оборудованы летняя открытая кухня, каменный очаг и ванна-джакузи размером со всю мою спальню, и все это освещалось рассеянным светом, льющимся из бумажных абажуров над головой.

Под первым этажом было патио, уходящее под террасу. Там ровным рядом стояли как минимум шесть дорогого вида шезлонгов из тикового дерева, с пухлыми красными подушками. Под потолком все еще лениво вращались три вентилятора. Пол вокруг бассейна был выложен каменной плиткой, которая потом переходила в патио, а потом упиралась в закрытые двойные двери. За ними, возможно, находилось какое-нибудь роскошное подвальное спа, оборудованное на всякий случай еще одним бассейном.

Я даже не могла сразу воспринять всю эту красоту. Мое внимание поминутно перескакивало с одной роскошной детали на другую. Должно быть, мозг Ганса работал так постоянно. Пока моя голова кружилась, а глаза метались по всем углам этого прекрасного, как шкатулка для драгоценностей, двора, я даже не замечала, как Ганс тащил меня все дальше, в глубь этой, что очевидно, сугубо частной собственности.

И пока мое тело не плюхнулось Гансу на колени (его фирменный жест), я не понимала, что он провел меня в то самое патио и мы с ним теперь сидим на одном из этих шезлонгов под террасой.

Нееет! Какого черта он это делает?

У этих людей наверняка была куча денег, и они, скорее всего, установили тут наисовременнейшую, как в «Голодных играх», охранную систему с невидимыми лазерными лучами и паралитическим газом. Я знала, что Ганс импульсивный и что я должна быть голосом разума, но было слишком поздно. Я уже была парализована сильными руками Ганса на моей талии, уютным укрытием этого тайного патио и великолепием сотни тысяч огоньков, танцующих на деревьях и в воде вокруг меня.

Мы с Гансом просто молча сидели, наслаждаясь видом. Ветви деревьев мерцали в унисон со стрекотом сверчков и цикад. Все это вместе с удаленным шумом кондиционеров создавало белый шум и белый свет, которые делали полумрак углубленного патио еще более уютным. Пока мы с Гансом смотрели на все это, прижавшись друг к другу, у нас произошел телепатический разговор, из тех, что полны обещаний, блестящих колец, слов «Я согласна» и детских имен.