Читать книгу "Последняя надежда - Сандрин Вольф"

«О, наверное, это мама увидела Фолдингота», — сказала себе Окса.

На третьем этаже дискуссия продолжилась еще более в резких тонах, чем прежде.

— Да вы просто фильмов насмотрелись! Пора уже все это прекратить… И вернуться на землю!

Окса невольно с грустью пробормотала:

— Но мы на земле, ма… Мы на земле…

Когда девочка открыла глаза, первым, что она заметила, было то, что она лежит в собственной кровати. Не успев толком проснуться, Окса озадачилась массой вопросов: неужели она заснула на лестничной клетке у апартаментов Драгомиры? кто перенес ее в комнату? чем закончился разговор родителей? удалось ли отцу объяснить все маме?

Но когда она спустилась вниз к завтраку, ей пришлось задать куда более насущный из них:

— А где мама?

На кухне были почти все: отец, Драгомира, выбравшаяся, наконец, из своих апартаментов, Леомидо и Абакум. И это делало отсутствие Мари еще более заметным.

— Твоя мама у своей сестры, — ответил Павел. Лицо его осунулось от усталости и волнения.

Все четверо смотрели на Оксу, одновременно сочувственно и сурово.

— Она на меня сердится, да? — хрипло спросила девочка.

— Нет, она сердится не на тебя! — отец отвел взгляд и подтолкнул к дочери свернутый вчетверо листок бумаги.

Окса развернула записку и прочла:

«Окса, любимая моя девочка, я уезжаю на несколько дней к тете Женевьеве. Мне нужно спокойно обдумать произошедшее. Скоро вернусь. И помни, что я тебя люблю.

Мама».

— Окса, то, что ты натворила, очень серьезно, — тут же пошла в наступление Драгомира. — Это было жестоко по отношению к твоей маме, да и всем нам.

— Я знаю, ба. Мне так жаль! — воскликнула Окса со слезами на глазах. — Я полная дура, мне, правда, жаль!

— Мы знаем, что тебе жаль, — раздраженно бросил Леомидо. — Но сделанного не воротишь… У твоей мамы настоящий шок, все стало слишком неожиданным для нее.

— Для меня все тоже стало слишком неожиданным! — возмутилась Окса. — Если бы вы сказали мне об этом раньше, глядишь, оно было бы проще…

Четверо взрослых приняли ее бьющие наотмашь слова без комментариев: все же девочка была кое в чем права.

— Что ты чувствовала? Почему ты так поступила? — Абакум смотрел на Оксу с доброжелательностью, резко контрастирующей с суровым видом остальных взрослых.

Прежде чем ответить, Окса помедлила. Она громко погрызла ноготь, склонив голову на бок, а потом взорвалась.

— Я узнаю поразительные вещи, а потом все куда-то испаряются, отказываясь отвечать на мои вопросы! Вы все сбежали из дома, никто со мной не разговаривает, словно мне самой нужно разбираться с этой чудовищной проблемой! К тому же я способна делать кучу всякой всячины, и мне хочется вам это показать… Но вам совсем наплевать! Вы даже не попросили меня сделать это… Вы хоть понимаете, что все, что произошло, АБСОЛЮТНО меняет мою жизнь?! Не-ет, вы продолжаете перешептываться между собой, взрослыми, наплевав и на маму, и на меня. Я была в таком бешенстве, вы и представить себе не можете! Я буквально задыхалась от ярости, и могла разнести тут все просто взглядом, не вставая со стула. Когда мама спросила, не скрываете ли вы от нее что-либо, вы ей соврали прямо у меня на глазах. И я не смогла с собой совладать. Оно само так вышло, я не могла остановиться…

— И как ты сейчас себя чувствуешь? — ласково спросил Абакум.

— Сейчас? Ты правда хочешь знать, как я сейчас себя чувствую?

— Да, — просто ответил Абакум.

— Ладно. Видите дождик за окном?

Все повернулись к окну. Площадь заливали водопады воды. Миг спустя грянул гром, сотрясая стекла.

— Я себя чувствую, как нынешняя погода: во мне слез столько, что в них можно утонуть, — дрогнувшим голосом сказала Окса. — Я несчастна. Несчастна и зла. Настолько зла, что вот-вот взорвусь.

Четверо взрослых смущенно переглянулись. Они отлично понимали, до какой глубины страдания довели девочку своим пренебрежением, и явно сильно об этом сожалели.

Достаточно было на нее поглядеть, чтобы понять, насколько Окса переполнена эмоциями, которые почти не могла сдерживать, и которые выплескивались через край, поскольку никто не удосужился облегчить ее боль.

Сделанного не воротишь, как уже сказал Леомидо… Лицо Оксы осунулось и было пугающе бледно. В ее глазах сверкали готовые пролиться в любой момент слезы, и она еще совсем обгрызла ногти — почти до мяса.

Вот уже несколько дней девочка подавала совершенно явные сигналы о своих страданиях, переходя от смеха к плачу, от горячего энтузиазма к полнейшей депрессии. Сейчас это стало пугающе ясным и ее отцу, и остальной родне. Но больше всего их удивила ее ярость. Чудовищная ярость, черная и жгучая, совершенно не свойственная Оксе.

Павел подошел к дочери, встал перед ней на колени и положил руки ей на плечи.

— Нам очень жаль, что так случилось, — произнес он самым ласковым голосом. — Пожалуйся, не злись. Ты права, мы не обращали внимания на твои вопросы, но мы все тебе объясним в нужное время. Еще слишком рано…

— СЛИШКОМ рано! — снова вышла из себя Окса. — Но вы сказали уже СЛИШКОМ много, и теперь не имеете права оставлять меня в неведении, будто я не в состоянии ничего понять!

С этими словами она взметнулась как фурия и, упершись кулаками об стол, поочередно оглядела взрослых горящими глазами. При виде их молчания и полного отсутствия реакции, девочка почувствовала, как волна кипящего бешенства перекатывается из ее израненного сердца в голову.

Это ощущение было уже ей знакомо по стычке с Варваром в туалете, в начале учебного года. Окса опустила глаза, пытаясь успокоиться. Тщетно! Она с ужасом смотрела, как стоящая перед ней чашка с горячим шоколадом взлетает над столом и впечатывается в стену, по пути облив Драгомиру. От удара чашка раскололась, и на стене образовалось коричневое пятно.

— СМОТРИТЕ, ЧТО Я ИЗ-ЗА ВАС НАДЕЛАЛА!! — взорвалась Окса. Резко развернувшись, она пулей выскочила из кухни, ее сердце грозило разорваться от почти невыносимой тяжести.

Отец нагнал дочь в коридоре, где большое зеркало готовилось пережить ту же участь, что и чашка.

— Ты что, решила все в этом доме перебить? — процедил он сквозь стиснутые от гнева зубы.

— Отстань, папа! Отстаньте от меня все! — Окса яростно пыталась вырваться из крепкой хватки отца.

Ей удалось это сделать рывком настолько сильным, что она потеряла равновесие и упала. И это удвоило ее ярость.

— А теперь немедленно успокойся и выслушай меня! — взорвался Павел. — У нас сейчас непростой период, и мы пока что плохо владеем ситуацией! То, что происходит, весьма непросто для всех нас, уж поверь. Так что не усложняй положения еще больше, будь любезна!