Читать книгу "Черчилль. Биография - Мартин Гилберт"

30 мая в длинном дружеском письме Иден рассказал Черчиллю, что он намерен в июле провести встречу с русскими на высшем уровне. «Жаль, не удалось уговорить Айка в 1953 г. проверить «новый взгляд» Маленкова, – ответил Черчилль и добавил: – У Хрущева есть армия, какой не было у Маленкова, так что если это действительно «новый взгляд», то он может оказаться плодотворным. Не думаю, что русская армия хочет войны. Уже нет такого понятия, как воинская слава. Оценивая ситуацию со своей отстраненной позиции, полагаю, что поворот постепенно произойдет, и человеческая раса может подвергнуться новому испытанию – высочайшим уровнем благосостояния».

В Чартвелле Черчилль работал над историей англоязычных народов. В этом ему помогали Денис Келли и Алан Ходж. 2 июня работа остановилась: у Черчилля произошел артериальный спазм, и несколько дней ему было трудно писать, поднимать чашку и держать во рту сигару. Но через шесть дней он уже чувствовал себя настолько хорошо, что смог отправиться в Лондон на открытие парламентской сессии, и был очень доволен, войдя в зал заседаний, услышать возгласы «Черчилль!», аплодисменты с гостевой галереи и видеть парламентариев, с энтузиазмом приветствовавших его.

Черчилль вернулся в Чартвелл к работе над «Историей». 15 июня он узнал от Макмиллана, что может продолжать пользоваться услугами одного из своих бывших личных секретарей Энтони Брауни. «Прошу использовать его как угодно и сколь угодно долго», – написал Макмиллан. А самому Брауни написал так: «Я одалживаю вас Уинстону, поскольку ему кто-нибудь нужен. Судя по всему, это всего лишь на год-другой». На самом деле Брауни проработал секретарем Черчилля более десяти лет. «С 1955-го и до последнего вздоха отца, – позже вспоминала Мэри, – Энтони практически никогда не покидал его. Почта шла потоком. Энтони организовывал отцовские дела и его личную жизнь, руководил, советовал, помогал. Его знания, его профессиональные навыки, его преданность были чрезвычайно важны в последние десять лет жизни отца».

21 июня Черчилль вернулся в Лондон, чтобы выступить в лондонской ратуше – Гилдхолле на открытии его статуи. Ее создал бежавший из Югославии еврей Оскар Немон. «Признаюсь, – сказал Черчилль, – я, как Дизраэли, на стороне оптимистов. Я не верю, что человечество способно себя уничтожить. Я всегда считал, что было бы полезно лидерам великих держав общаться в неофициальной обстановке между собой. И очень рад, что это скоро случится».

Из Гилдхолла Черчилль вернулся в Чартвелл. «Я заметно старею, – писал он Памеле Литтон 30 июня, – лишившись ответственности и власти, и потихоньку ковыляю в тени отставки». 18 июля он написал Эйзенхауэру: «Странное и пугающее ощущение – снять с себя ответственность и позволить бремени власти упасть с твоих плеч. Бывает ощущение не только психологического, но и физического расслабления, чувство облегчения и раздетости. Я даже не понимал, насколько устал, пока не перестал работать». Через месяц своему другу генералу Тюдору он написал, размышляя об уходе с поста: «Самое худшее в том, что, когда снимаешь с себя всяческую ответственность, видишь, как одновременно тебя покидают силы, которыми она поддерживалась».

15 сентября Черчилль с Клементиной улетели на юг Франции, на виллу Бивербрука. Они собирались пробыть там долго. Это стало началом нового образа жизни – проводить как можно больше времени под солнцем в комфорте Французской Ривьеры. Большую часть времени он занимался живописью. Он также диктовал предисловие к новой книге. В октябре прилетели Ходж и Келли, чтобы помогать ему. Клементина 16 октября вернулась в Англию. Он написал ей, что для пяти коротких выступлений, которые он согласился сделать по возвращении, Джордж Крист прислал «прекрасный комплект заметок». 28 октября из Англии прилетел Дикин и присоединился к команде. Перед возвращением в Лондон Черчилль начал искать, как он выразился, «виллу мечты», которую хотел бы приобрести. Но он ее так и не нашел.

14 ноября Черчилль вернулся в Англию. Пять раз он коротко выступил – в своем избирательном округе, перед учащимися школы в Харроу, перед молодыми консерваторами в Дрейперс-холл и в Мэншн-хаус. В последнем случае его удостоили звания почетного гражданина Белфаста и Лондондерри. 30 ноября он отпраздновал восемьдесят первый день рождения. Затем во вторую неделю января 1956 г. снова улетел на юг Франции, на этот раз на виллу Эмери Ривза и его жены Венди, расположенную в Рокбрюне, в горах среди оливковых рощ. Она и стала «виллой мечты» Черчилля последних лет его жизни. Там были комфорт, тишина и спокойствие, а также величественные пейзажи для живописи. «Пока я еще не покинул этот роскошный дом, – написал он Клементине 15 января, – и провожу время в основном в постели, пересматривая Книгу». Через два дня он написал снова: «Ривз и Венди чрезвычайно любезны. Они приглашают гостей, какие мне нравятся, и пока мне нравятся все».

Из писем Черчилля видно, какое удовольствие он получал от нового образа жизни. Клементине, которая осталась в Лондоне из-за плохого самочувствия и планировала длительное путешествие на Цейлон, он написал 30 января: «Дни я провожу в основном в постели, встаю к обеду и ужину. Мои хозяева читают мне курс по Моне, Мане, Сезанну и пр. Оба сведущи в современной живописи и работают в студии, теперь частично превращенной в кабинет с мисс Мэтьюрин. У них также есть замечательный граммофон, который непрерывно играет Моцарта и других композиторов и вообще все что угодно, поскольку в него загружается сразу десять дисков. Можно сказать, получаю художественное образование с очень приятными наставниками». Удовольствие от пребывания на вилле сквозит во всех его письмах. «Не считая книги, – написал он Клементине в начале февраля, – я ленюсь и бездельничаю».

Через неделю Черчилль улетел в Лондон. «Было очень приятно провести месяц под вашей заботой, – написал он Венди Ривз на следующий день после возвращения, – и мне, безусловно, это пошло на пользу, хотя и старею с каждым днем». В этом месяце он присутствовал в палате общин на свободном голосовании по вопросу смертной казни через повешение и высказался за сохранение ее. 1 марта улетел обратно на виллу Ривза. Пока он находился там, из печати вышел первый том «Истории англоязычных народов», озаглавленный «Рождение Британии». В это время он с Келли и Ходжем работал над четвертым, завершающим томом. Каждое утро те приходили из своего отеля, а он сидел в постели, обложившись книгами и бумагами. Однажды утром повествование дошло до описания конгресса в Берлине в 1878 г. Указав пальцем на 1878 г., Черчилль сказал Келли: «А я еще жив».

6 апреля Клементина, возвращаясь из путешествия на Цейлон, оказалась в Марселе. Черчилль позвонил на корабль и спросил, не желает ли она присоединиться к нему. «Не в состоянии разобраться с одеждой, – телеграфировала она в ответ, – поэтому отправляюсь сразу домой». Через пять дней, когда Клементина еще была в море, он неожиданно улетел в Англию, чтобы встретить ее. Его возвращение совпало с обострением кризиса на Ближнем Востоке. Египет настаивал на закрытии Суэцкого канала для судов, идущих в Израиль.

На Израиль было оказано давление с тем, чтобы он не предпринимал ответных действий. 13 апреля, через два дня после возвращения из Франции, Черчилль упомянул об этом в Альберт-холле, выступая на встрече Лиги подснежника, Великим магистром которой был. Он сказал, что если Израиль «отговорят ценой жизни его людей держаться от Египта на расстоянии, пока египтяне не научатся пользоваться русским оружием, а потом Египет нападет, то станет не только вопросом благоразумия, но и делом чести сделать так, чтобы они не оказались из-за этого в проигрыше».