Читать книгу "Dagome iudex: трилогия - Збигнев Ненацкий"

причине излишне поспешной переправы Лестка он сам остался в Любуше лишь с горсткой воинов. Лестек же кричал, что никакой Петронас не может ему приказывать и требовать послушания, даже говоря от имени Пестователя. Пакослав рассуждал о свадьбе своей дочери, Живы, что это настолько рассердило Лестка, что когда мед совершенно заморочил ему мозги, вонзил он короткий меч, что был у него за поясом, в грудь Пакослава, убив его тем самым до смерти. А когда это случилось, Палука с Лестком на миг протрезвели; до них дошло, что убийство Пакослава может означать бунт находящихся с ними в лагере жителей Любуша, равно как и других старост этой земли. И, кто знает, а не отберет ли при вести про убийство Пестователь у Лестка власти над всей завоеванной территорией. Потому под утро они тайком прикопали прямо в шатре труп Пакослава и поклялись друг другу, что будет заявлять: «не было Пакослава с нами, неведомо, что с ним случилось, куда он пропал». Несмотря на все советы настоятельницы, решил Лестек, что в полдень возьмет в жены дочку Пакослава, Живу, тем самым доказав свою привязанность к старосте.

Закопав труп Пакослава и дав один другому присягу молчания, оба заснули, поскольку были пьяны. Проснулись они в полдень и отослали лодьи и плоты в град Любуш за отрядом Петронаса. Сразу же Лестек объявил о своем браке с Живой, и все это случилось под радостные крики любушан и его с Палукой воинов. Снова все пировали, пили сытный мед, пиво и даже вино, поскольку так следовало делать на свадебном торжестве. Только вечером узнал Лестек, что те, кто поплыли за воинами Петронаса, застали град Любуш пустым, нигде не встретили они хотя бы одного воина Пестователя или вообще, хоть одну живую душу, которая могла бы рассказать, что случилось с младшей дружиной.

— Похоже, он знает какой-нибудь брод, то ли выше, то ли ниже нас, — догадался Палука. — Продолжим пировать, а вскоре Петронас прибудет сюда. И вот тогда-то мы с ним посчитаемся, чтобы понял он, что следует быть покорным с сыновьями Пестователя.

Всю ночь продолжалось веселье. Лестек поимел младшую дочку Пакослава и убедился, что поял ее без труда; выходит, Пакослав врал, что та еще не стала женщиной. Был у нее уже мужчина. Трезвея под утро, подумал он, что у него ведь может быть несколько жен, и дочка Пакослава, Жива, будет всего лишь одной из них, сам же он, благодаря этому браку, получит право на все земли любушан. Еще он подумал, что правильно сделал, убив обманщика Пакослава, которого теперь безуспешно разыскивали его ближние. И тут Лестек подсказал им, что староста, вероятно, ночью переплыл в Любуш за каким-то оставленным там добром.

Любушане пожелали искать Пакослава в Любуше. Но утром выяснилось, что это невозможно сделать. Кто-то заметил, что на левом берегу крутятся отряды волков, как будто бы Маджак выслал их на разведку. Выходит, не сдержал вождь велетов своего обещания, не ушел, а всего лишь притаился где-то в лесах, а вот теперь послал своих людей в опустевший град.

У Лестка спросили, что следует делать. Тот сказал:

— Это не мое дело, ведь с Маджаком договаривался Петронас. Как только Петронас появится здесь и передаст мне свадебный подарок Маджака, сундук золота, мы отравимся в Познанию.

Время шло, Пакослав не возвращался. Зато вокруг града отрядов Маджака собиралось все больше. Беспокойство о старосте проникло в сердца людей, поскольку звучали опасения, что если их староста поплыл в град, возможно, там его захватили волки и убили. Воины любушан и десятки обитателей града окружили шатер Лестка, требуя, чтобы тот приказал своим воинам переплыть Одру и отомстить за Пакослава.

— Ты, повелитель, теперь нам владыка! — кричали они. — И от тебя мы требуем покарать велетов.

Вышел к ним Лестек и сказал так:

— Слишком мало у нас плотов и лодей, чтобы переправить достаточное количество воинов. Та горстка, которая переплывет, будет выбита волками, а мы только будем беспомощно глядеть, как убивают наших братьев. Весной я организую новый поход и тогда расправлюсь с врагами на левом берегу Одры.

А будучи мстительным и чувствуя себя обманутым со стороны Пакослава, прибавил:

— Я женился на Живе, самой младшей дочке Пакослава, и связал тело свое с вашим народом. Если староста погиб, тогда я проявлю к вам еще одну милость: женюсь и на другой дочке Пакослава, таким образом, буду связан с вами вдвойне.

Ибо, познакомившись на свадьбе со второй, старшей дочкой Пакослава, Лестек возжелал ее так, что буквально пылал от похоти.

Для многих эта речь Лестка показалась странной, но народ начал подготовку ко второй свадьбе, поскольку люди склонны верить тому, кто ими владеет, пока не сделаются явными его вероломство и фальшь. Ибо, кто же мог предполагать, что тело Пакослава скрывает земля в шатре Лестка? Впрочем, с большей охотой народ пьет на свадьбах, чем рискует утратой жизни в бою.

Рассказывают и в песнях поют, что вторая свадьба, все же, не состоялась. Дело в том, что большая ватага волков подожгла Любуш на левом берегу Одры, и давние обитатели града с отчаянием в сердцах глядели с правого берега, как горят их дома. Можно ли в такой момент было устраивать свадебный пир?

Все жители Любуша собрались на высоком речном обрыве и своими глазами, как сотни велетов поджигают их жилища. Даже воины Палуки и Лестка очутились там, чтобы поглядеть на страшный пожар. Крутящиеся на левом берегу волки издавали радостные возгласы, которые были слышны через реку, так как вода несет голоса далеко. Одни лишь Лестек с Палукой сидели в шатре, пыли сытный мед и радовались мыслям об ожидающей Лестка второй свадьбе.

— Мой повелитель, — восклицал пьяный Палука, обнимая Лестка. — Воистину, ты самый хитроумный человек на этой земле, и Авданец верно сделал тебя юдексом.

Но тут в шатер вошел один из владык Лестка, под которым была сотня воинов, и громко известил:

— Выйди, господин, к реке и погляди, что творится на другой стороне!

На дворе уже стояла ночь, хмурая и беззвездная. Но, несмотря на плотную темень и морось, безумствующий на левом берегу пожар града давал столько света даже и на правый берег реки, что собравшиеся тут любушане, а так же воины Лестка и Палуки распознавали свои лица, ну а то, что творилось на другом берегу, видели как на ладони. Застыв от изумления и восхищения, глядели они на то, как из ночной тьмы появляются сотни конных воинов Пестователя, как с обнаженными мечами