Читать книгу "Антикитерский механизм. Самое загадочное изобретение Античности - Джо Мерчант"

«Передаточные механизмы греков» стали последним словом Прайса об Антикитерском механизме. Он считал, что сказал на эту тему все, что мог. Отсюда он смотрел вперед, на то, что, по его мнению, должно было стать следующей технологической движущей силой знания: на современные компьютеры. Хотя в то время большинство компьютеров были серыми коробками с простейшими схемами, медленно действующими и всего с несколькими килобайтами памяти, Прайс предрекал, что мир вступает в компьютерный век и следующим шагом станут трехмерные интегральные схемы, которые позволят компьютерам приходить к умозаключениям и мыслить творчески – подобно людям. Как линейное арифметическое мышление вавилонян проложило путь трехмерной геометрии древних греков, так и компьютеры совершат подобную эволюцию.

Только они будут воспроизводить не движение небесных сфер, а работу мозга. Компьютеры более разумные, чем люди, – не такой уж громадный шаг, полагал Прайс и считал такой сценарий вполне реальным. Сопротивление идее о сверхразумных компьютерах было в его глазах ретроградством не меньшим, чем попытки церкви в XVII в. заставить замолчать Галилея. Ведя наблюдения в телескоп, Галилей доказывал, что Земля вращается вокруг Солнца, вопреки восходящему еще к античному философу Аристотелю и разделяемому церковью мнению о Земле как центре Солнечной системы. Но, как считал Прайс, не поэтому астронома сочли угрозой. «Невозможно было допустить, что с помощью куска трубы и двух линз всякий мог получить знания, делавшие его мудрее Аристотеля и отцов церкви, – говорил он в интервью 1982 г. – Галилей утверждал, что с помощью своего инструмента он узнал о Вселенной то, чего не могли знать величайшие умы прошлого».

И все же сегодня нас не удивляет, что прибор может видеть то, чего нам видеть не дано. Мы спокойно полагаемся на радиотелескопы, рентгеновские аппараты, ускорители частиц, верим в кварки, пульсары и ДНК, хотя все это совершенно невозможно увидеть и пощупать. Так же как телескоп Галилея пришел на помощь нашим глазам, открыв целый новый мир, так однажды компьютеры придут на помощь нашему мозгу, полагал Прайс.

Несмотря на проблемы со здоровьем после перенесенного в 1977 г. инфаркта, он стремился погрузиться в эту новую область – искусственный интеллект. Семья и друзья уговаривали его сбавить темп, но он не представлял себе жизни без работы и путешествий. В сентябре 1983 г., перенеся после третьего инфаркта операцию на сердце, Прайс полетел в Лондон, чтобы пообщаться со своим старым другом Энтони Михелисом – редактором, опубликовавшим 25 лет назад в журнале Discovery его первую статью об Антикитерском механизме.

В один из вечеров два друга собирались поужинать с подругой Михелиса Стефани Мейсон. Она планировала встретиться с Михелисом днем, чтобы купить продукты для ужина, но утром он позвонил и сказал, что все отменяется. «Дерек не придет», – изменившимся голосом произнес он.

Той ночью сердце Прайса остановилось. Под звездами, сияющими высоко над Лондоном, угас поистине выдающийся ум.

6. Луна в шкатулке

Пусть сгинет тот, кто первым изобрел часы,Поставил первым измеритель солнечный!День раздробил на части мне он, бедному![5]

Тит Макций Плавт

Джудит Филд с триумфальным видом ворвалась в загроможденный кабинет Майкла Райта. В лондонском Музее науки был обеденный перерыв, и Райт, как обычно, что-то читал за своим столом и ел сандвичи.

Райт был смотрителем инженерной коллекции музея, а Филд, его коллега, отвечала за астрономические приборы. Она часто приходила посидеть у него кабинете, пила чай (он заваривал очень хороший чай) и пыталась заткнуть его за пояс своими познаниями. Отвечая за механизмы времен промышленной революции, Райт разделял ее интерес к астрономическим приборам – чем старше, тем лучше, – и они часто соревновались в осведомленности о новых открытиях в этой области.

Но сегодня все было не так, Райт ясно это видел. Сегодня она припасла для него что-то особенное. Филд вытащила из конверта, который принесла с собой, четыре плоские металлические детали и торжественно положила на стол перед Райтом: «Что ты об этом думаешь?!»

Они были потемневшими и изношенными, но в целом сохранились хорошо. Самая большая – плоский диск около 12 см в диаметре с отверстием в центре. На одной стороне были греческие надписи – некоторые походили на список названий городов с какими-то цифрами – и несколько градуированных шкал, а второе отверстие, в стороне от центра, окружали семь тщательно выгравированных голов. Другая деталь представляла собой металлический рычаг, который, похоже, подходил к центральному отверстию, с кольцом на одном конце, чтобы можно было держать инструмент вертикально, наподобие астролябии. И, наконец, самый удивительный фрагмент. Две маленькие оси, а между ними четыре зубчатых колеса и храповик. На большем колесе около 4 см диаметром были вырезаны две окружности размером с монетку, а по краю шли какие-то надписи.

Пока Райт вертел детали в руках, Филд рассказала, как они попали к ней. Некий ливанец зашел с Эксибишн-роуд – прямо с улицы – и подошел к охраннику музея, стоявшему в фойе. На ломаном английском он объяснил, что у него есть кое-что интересное для музея, и в подтверждение вытащил из кармана эти металлические предметы. Заметив на них античные надписи, охранник решил, что к иностранцу следует отнестись всерьез, и вызвал доктора Филд.

Несмотря на то что прибор был разломан на несколько кусков, было ясно, что ничего подобного Райту прежде видеть не доводилось. Этим фрагментам явно было несколько столетий: греческие надписи и название «Константинополь» прямо указывали на византийское происхождение – Константинополь стал в III в. столицей Восточной, грекоязычной части разделившейся надвое Римской империи. По надписям на главной панели и рычагу он опознал в устройстве солнечные часы. Остатки нескольких подобных приборов дошли до нас от эллинистической эпохи и римского времени. Они были просты в использовании, но их изготовление требовало сложных познаний о движении Солнца.

Этот тип солнечных часов состоял из диска с двумя шкалами – одна для широты, другая – для времен года. Стержень, называвшийся гномон, насаживался на штырек на лицевой стороне диска, так что диск можно было поворачивать, устанавливая его в соответствии с широтой. Тогда рычаг перемещался к краю диска, указывая соответствующее время года, а весь прибор можно было повесить вертикально, так, чтобы стержень был на одной линии с Солнцем. Палочка, выступавшая из одного конца гномона, отбрасывала тень, и по линиям, нанесенным на оставшейся части перекладины, можно было узнавать время. У этих солнечных часов гномон был утрачен, но сохранились шкалы широты и месяцев, список городов с указанием их широт, а также рычаг – все это точно такое же, как на других античных солнечных часах.

Но вот зубчатые колеса ни к чему не подходили. Солнечные часы измеряли тень, там не было нужды в шестернях. Да и если не считать уникального и загадочного Антикитерского механизма, вплоть до появления исламской цивилизации никаких устройств с зубчатыми колесами не было известно. В этом промежутке длиной более 1000 лет не было ничего. К тому времен, когда эта технология появилась вновь, пали греческая и римская цивилизации, расцвел исламский мир, и языком науки стал арабский. Но это устройство не было арабским. Оно было греческим.