Читать книгу "Любимые женщины клана Крестовских - Марина Болдова"

Крестовский глубоко вздохнул и улыбнулся.

– Смешно? – спросила она как-то уж очень спокойно.

– Ничего же не произошло, – пожал он плечами. – Благодаря тебе, моя спасительница!

Крестовский попытался говорить весело.

– Тебя могли убить… – сделала она к нему шаг.

– Невелика потеря! Одним стариком меньше…

– Тебя могли убить, – повторила она твердо, сделав к нему еще один шаг.

Он только сейчас заметил, какое бледное у нее лицо. Он почувствовал, что сильно замерз. Как-то очень неправильно – изнутри. В желудке, как ему казалось, лежали уложенные кирпичики льда, которые еще и причиняли боль острыми уголками. А вот ладони горели. И лицо горело, предательски выдавая его состояние. Он никак не мог понять, что он должен еще ей сказать. «Спасибо, ты спасла мне жизнь»? Он старался на нее не смотреть. Пытался «отогреться», искусственно вызывая в себе спокойствие. «Мне нужна передышка, я должен подготовиться. Я не могу вот так сразу! Она может оттолкнуть, и тогда я не выживу», – включился вдруг разум. А кто-то внутри шептал другое. И он прислушался к этому тихому голосу. «Ну же! Давай подойди! Не топчись на месте!»

И все же он опоздал. Ее руки уже обнимали его все еще крепкую шею, скользя то выше по затылку по короткой стрижке, то опускаясь под воротник. Он никак не мог увернуться от ее частых поцелуев. Коротких и легких прикосновений, обжигающих и без того горящее лицо. Он только и смог, что протянуть руки и замкнуть их в крепкий обруч у нее на спине. Она тут же выскользнула, потащила его куда-то, держа его ладонь у себя на лице, поминутно целуя эту ладонь с тыльной стороны. Ему показалось, что он падает. Он и упал. Но больно не стало. Стало вдруг невероятно тепло под ее легким телом. Руки помимо его воли обнимали ее талию, расстегивали пуговки на кофточке и еще какую-то более сложную застежку. Он снял с нее все разом: и блузку, и что-то очень легкое, кружевное. Ахнул, зарываясь между двумя аккуратными холмиками, вдохнул ее запах и замер. На секунду, чтобы пойти дальше, изучая губами каждый миллиметр кожи, вдруг покрывшейся крохотными пупырышками. Он ловко переложил ее под себя. Не отказался от ее помощи, когда она на миг отпустила его, чтобы расстегнуть джинсы. Свои, и тут же его. Секунды ушли, чтобы сбросить оставшуюся одежду. «Теперь ты понимаешь, что не должен был уходить? Я без тебя ничто на этой планете, понимаешь?» – шептала она ему прямо в ухо, смешивая шепот с горячим дыханием. Он кивал. Или это ему казалось, что он кивает? Потому что она опять и опять спрашивала: «Ты понимаешь? Скажи, понимаешь?» Он понимал. Он теперь все понимал. Понимал и то, что еще и не жил. Не начинал жить. А мог бы и не начать, если б его сегодня… Это от нее он получил этот дар. Он понял вдруг, кто она. Его ангел-хранитель. Значит, рано ему еще…

… Отдышаться не удавалось. Они уже просто лежали рядом, но ее руки, без конца прикасавшиеся к его телу, вновь сбивали его дыхание. Он хотел ей что-то сказать, но она закрывала его рот поцелуем, после которого он опять дышал часто и прерывисто. Он не обессилел, но сил встать не было. Зато были силы отвечать на ее поцелуи, самому ласкать ее влажные бедра и упругую грудь.

– Что ты с ним теперь сделаешь? – Лариса приподнялась на локте, заглядывая ему в лицо.

– Тебя это волнует?

– Да.

– А меня нет.

– То есть? – Она удивленно вскинула брови.

– Мне теперь он неинтересен.

– И?

– Лариса, что ты хочешь от меня услышать? Он уже у Кучеренко. Или уже…

Лариса замерла. Вот так быстро? Конечно, Севка сволочь. Но ему могли бы дать шанс оправдаться… Или не могли? Только не эти люди! «Я сама влезла туда, где живут по своим законам. Часто неписаным. Идти против – себе дороже. Или я с ним, или… А что он со мной сделает?» – Лариса покосилась на Крестовского. Глаза закрыты. Лицо расслаблено. И только подрагивающие веки выдают его напряжение. Он явно ждет от нее ответа.

– Ну и ладно. Сам виноват, – сказала она как можно более равнодушно.

Крестовский открыл глаза. Ласково прикоснулся губами к ее подбородку. Притянул к себе.

– Давай немного поспим, девочка, – сказал он сонно, обнимая ее одной рукой.

Спать Ларисе не хотелось. «Черт, и не уйдешь! – она поудобнее устроилась у него на плече. – Куда я теперь… «с корабля»?»

Она четко понимала, что от Крестовского ведет только одна дорога. Та, по которой сейчас топает ее прежний любовник Всеволод Пушко.

* * *

Лиза буйствовала. С ней это происходило не чаще, чем раз в полгода, зато после ее налетов на кухонную утварь не оставалось ни одной целой тарелки. Вот так ей давалась многомесячная игра в спокойствие. Ревность свою, конечно же, обуздать не могла, но по крайней мере выход злобной энергии она давала. Вот таким примитивным способом.

Сколько она себя помнила, она ревновала всегда. В детстве – отца. Даже к дяде Вове Кучеренко, который увозил его по выходным от нее. «По делам», – говорил он серьезно. И она ревновала к этим самым делам. Как она поняла, став постарше, не без оснований: у этих дел чаще всего ноги росли от ушей и были хорошенькие мордашки.

Ей все покупалось по первому требованию, а поэтому ценности никакой не представляло. Даже норковый полушубочек, подаренный на четырнадцатилетие. Хвалиться она не умела, умом понимая, что чем больше зазнайства, тем меньше подруг. А без подруг было скучно. Отец – в делах, дядя Вова при нем, она при няньке. Нянька – дура. Кроме как «скушай, деточка, котлетку» или «поди, деточка, поспи», она от нее ничего получить не могла. Про месячные ей рассказал дядя Вова. Нянька только завопила, когда увидела ее бледное от испуга лицо и испачканное бельишко. Дядя Вова, выгнав бестолковщину из ее комнаты, быстро посвятил ее в перемены в ее статусе. Да так, что она с гордостью заявила отцу за ужином: «Ты можешь выпить за меня бокал шампанского, папа. Я сегодня стала женщиной». – «Не женщиной, а только девушкой», – быстро вклинился дядя Вова, пытаясь исправить положение. Его друг уже собирался начать орать и принимать меры. Отец после его уточнения только что и вздохнул глубоко и успокоенно. И отвел глаза в сторону. Но шампанское принести велел. А на следующий день подарил сережки с рубинами в виде капелек. Символично.

Лиза добила последнюю тарелку и села на краешек табурета. В этот раз все плохо. Очень плохо. Гораздо хуже, чем тогда, двадцать два года назад. И главное, у нее нет сил бороться. В прошлый раз подключился отец, и все случилось так, как ей хотелось. Он не мог не помочь ей, единственной любимой дочери. Борис стал ее мужем. Он пропустил через себя за время их брака кучу баб, но никогда у нее не было сомнений: это все так, забавы взрослого дитяти. Чем бы ни тешился. И он тешился, а возвращался к ней. Даже трехдневные романы случались, как с той медсестрой. Лиза и словом никогда не обмолвилась, что знает обо всех его «случках» на стороне. Все равно, кроме равнодушного «ну и что?», ничего в ответ не услышит. Отец злился, что она живет, унижаясь перед ничтожеством. Он так и не принял Бориса. Впрочем, и Борька не особенно перед ним пресмыкался. И, кажется, его совсем не боялся. За это она его любила еще больше. Отец давно махнул на них рукой.