Читать книгу "Желание исчезнуть - Константин Куприянов"

– Он пока никого не убил…

– Неважно! Он бы убил! Да я и не про это. Просто в войне побеждает одна из неправд! Но на русский или укрский мир-то всем плевать. Эти слова – такой же инструмент у них, как вы! И в итоге какая разница, чья неправда, наша или укрская, завтра будет по телевизору? А я ненавижу неправду, ненавижу!

Слёзы брызнули из её глаз, и Стрельцов поспешил обнять её. Она дважды всхлипнула в его грудь, но потом отстранилась, вытерла слёзы, вжалась в серую глубь комнаты. Девушка была слишком погружена в переживание и не замечала пустоты кругом себя, подчёркнутой многочисленными деревянными поверхностями: голый стол, ничего не скрывающее за собой стекло серванта, кажущийся новым и бездушным шкаф, закрытые двери которого увиты лакированным узором – всё отражало утреннюю предсолнечную пору. Тут не было ковров, книг, растений; белые шторы, белое постельное бельё, лишь слабо за ночь примятое чутко спавшим Стрельцовым; не была разбросана одежда, личные вещи – всё выглядело так, будто он сам час назад прибыл сюда и никак ещё не заполнил собой полученное внаём пространство.

Катя стала смотреть на него снизу вверх, как нашкодившая девочка, ждущая и готовая к наказанию. Однако он не приближался, не мстил ей за путаные слова, а смотрел со спокойной улыбкой.

– Что ты?.. – слабым голосом сказала она. – Злишься на меня? Ненавидишь меня? Ты тоже ведь там был. Ты делал то, что он тебе говорил.

– Кузьма мне не говорил, что делать. Он – командир. Как же ты всё не поймёшь?

Катя тяжело вздохнула. Похоже, ей стало неловко за то, что она потеряла самообладание.

– Он сказал в нашу последнюю встречу: «Борька (это пёс его, он везде с ним таскается) – верный. Он не был, но он вернее людей». Знаешь, я поняла, почему он не добавляет «там». Для него «не был» – это не про то, что «не был там, в Одессе», а просто «не был». Без войны человека не было для него. Он всех презирает, смотрит на всех сверху вниз…

– Ну, нет, Катя, что ты выдумываешь? Он не презирает никого. Кузьма скромный на самом деле, простой мужик. Просто он… появился там, по-новому, понимаешь? Переродился, как новый человек. Не как мы с тобой, а как воин.

Катино дыхание стало спокойнее, в глазах наконец появилось обычное житейское безразличие, и напряжение ушло из её тела. Она села обратно, Стрельцов тоже сел на край кровати, чтобы не стоять над ней. Между ними осталось много пустого пространства, серые оттенки которого медленно выцветали и нехотя преображались в раннее золото, потому что, наконец, солнце стало входить в комнату и делать дальнейшую дрёму Стрельцова невозможной.

– Война одной лжи против другой, вот и всё, – намного спокойнее повторила Катя. – Причём посреди пустоты. Нет новостей – нет и войны. И вот посреди этой пустоты – только ложь, ложь, ложь… И героями делают тех… я не знаю. Тех, кто лжёт и убивает лучше!

– Это уже к вашим друзьям-журналистам вопросы. Почему кругом тишина и только рождается ложь. Мы с Кузьмой были солдатами, мы не делали ни новостей, ни лжи – мы делали работу. И если убивали, это была работа. Убивали и нас, не забывай.

Катя посмотрела осмысленным, понимающим взглядом. Она вдруг пересела поближе к нему, робко прикоснулась к плечу. Она сидела, пронизанная чистым уличным светом, и все цвета её одежды и её лицо дышали желанием быть поближе к человеку, который оставался неподвижен в серой части комнаты. Стрельцов косился на неё, не притрагиваясь.

– Прости меня. Но я же ничего не знаю. Никто ничего не знает. Даже те, кто там, ничего не понимают. Для чего, за кого, против кого, понимаешь? У солдата есть командир, он исполняет приказ. Это просто и понятно. А понять, кто и за что воюет, – в нынешних войнах это немыслимо. И всем плевать – это я и зову «пустотой».

– Вообще-то весь человеческий мир – одна громадная ложь, – едко усмехнулся Стрельцов, чуть отстраняясь от неё, оказываясь на краю постели. – Элементарные понятия, типа добра и зла, демократии и тирании, выдуманы для удобства, но это не делает их истинными. Не делает и наши взгляды на них верными. Кто от всего и всех ждёт простоты и понятности – дурачок, надеющийся, что история ещё топчется у основания Средневековья. В то время как всё произнесённое – это искажение, прошедшее через человеческий опыт и желание быть не теми, кто мы есть.

– Стрёл, хватит, угомонись, – сказала Марина. Для неё сохранялось довольно места в безжизненных мебельных декорациях, до которых свет никогда не дойдёт, сдержанный шторами, угловатыми тенями.

– С кем ещё ты обсуждала войну?

– Я говорила с несколькими: с Егором – он вообще, говорит, за веру православную воевал. Фанатик, мне показалось, и глуповатый, честно говоря… Ещё с Никитой – у того только деньги на уме и жестокость, ну ты слышал… У Кузьмы – не знаю, за что он воевал. Звучит так, что мстил, бесконечно мстил кому-то, и просто не мог отступить. Готов был идти до конца, пока весь город не сгорит вместе с ним. Но для чего – он не знает, на самом деле. Думает, что знает, но не знает.

На улице прокричал петух. Солнце одолевало дымку и туман, проникало в комнату.

– Подожди, посиди со мной, – попросила Катя, когда Стрельцов встал. – Давай ещё поговорим.

– Курить хочу. Уже день начался.

Она послушно вышла за ним на улицу.

– Кузьма про тебя рассказал.

– Да? – Стрельцов безразлично смотрел в небо.

– Ты был снайпером, у которого погибла наводчица. Он вас отправил в укрскую часть города.

Марина зашипела вновь. Злой дикой кошкой стала бродить вокруг Кати, желая вонзиться ей в шею клыками, исцарапать лицо, выпить её тёплую кровь, следующую ударам здорового молодого сердца.

– Пусть заткнётся! Пусть не смеет говорить про меня! Заткни её!

Стрельцов молчал, делая редкие глубокие затяжки.

– Её звали Марина, – робко продолжила Катя, словно чувствуя, что идёт по заминированной территории навстречу чему-то действительно страшному.

– Она записывает, Стрёл, записывает! – истерично воскликнула Марина. Стрельцов заметил, что в кармане Катиного кардигана действительно горит красный огонёк. – Останови её, не дай ей продолжать! Пусть заткнётся, пусть сдохнет!

– Кузьма дал вам смертельно опасное задание. Приказал тебе убить какого-то важного командира, и вы ушли глубоко в их территорию. Там укры схватили её, да?

После долгого молчания Стрельцов кивнул. Марина ошарашенно посмотрела на него. Больше она не источала ярость. Защита Стрельцова на миг была пробита. Слёзы потекли по Марининым щекам… Солнце просвечивало её, когда она замерла как парализованная.

– Это было незадолго до того, как вы хотели пожениться и уехать обратно в Россию, – продолжала Катя после паузы, делая ещё один осторожный шаг навстречу. Стрельцов стоял неподвижно, сигарета тлела в пальцах.

– Она погибла, а ты нет.

– Я улизнул… – сказал Стрельцов и замолчал. – Улизнул, – повторил он, глядя на Марину, которая таяла в солнечном свете. – В последнее мгновение улизнул, потому что почувствовал.