Читать книгу "Тайны земли Московской - Нина Молева"

Ни Романовы, ни родовитое боярство не поняли, что Пожарскому не нужна была их власть. Он не искал ее и не стремился к ней. Он просто делал то, что считал своим долгом — человеческим, военным. Глухие города Нижнего Поволжья, Сибирь, Тверь, Клин, Калуга, печально знаменитая Коломенская дорога, откуда Москва не переставала ждать нашествия татар, Переславль-Залесский — всюду свои трудности, необходимость в опыте и таланте военачальника. И Пожарский имел полное основание сказать со спокойным достоинством Михаилу Романову и его отцу: «И где я на ваших службах не бывал, тут яз у вас, государей, непотерпливал, везде вам, государем, прибыль учинял».

Пока жив был Пожарский, надо было бороться с его славой, стараться ее стереть, а после… Впрочем, о том, когда Пожарского не стало, исследователи могут судить только на основании дворцовых разрядов — документов, где отмечались события придворной жизни. Перестало встречаться там имя, значит, человека уже нет в живых. Утверждение официальных историков XIX века, будто умер князь в Москве, в своем доме и присутствовал на его погребении сам (!) Михаил Романов, не имеет никаких доказательств. Это легенда, скрывающая горькую правду.

Скорее всего, находился Пожарский в Переславле — на очередной службе, московский дом так и оставался недостроенным — с переписями не поспоришь, а что касается «царских выходов», то они слишком тщательно фиксировались. Нет, Михаил Романов и не подумал проститься с полководцем. Зависимость от руководителя народного ополчения и опасность, которая таилась в его авторитете, — как же самая мысль о них была ненавистна Романовым и как не оставляет она их на протяжении всего правления династии. А памятник на Красной площади — он был задуман в самом начале XIX столетия не ими, но Вольным обществом любителей словесности, наук и художеств, тем самым, которое стало известно своей приверженностью радищевским идеям. Радищевские идеи продиктовали и выбор образов Минина и Пожарского.

Страсти, разгоравшиеся при жизни Пожарского, продолжали кипеть и после его смерти. Ну а правда истории — она все равно заявила о себе. Сказали о ней свое слово и обойденные вниманием исследователей документы, обыкновенные свидетельства повседневной жизни города, страны. Через «чертеж земли Московской» яснее начинал прорисовываться портрет человека — портрет времени.

Загадка московского органа

…Москва 1619 года. Нестихающие отголоски Смутного времени. Перекатывающиеся по всей стране волны крестьянской войны. Город, уничтоженный сражениями и пожарами. И первое после Смутного времени дело о приезде иностранца, зарегистрированное Посольским приказом. Этим иностранцем был трубач Герман Руль.

На что мог рассчитывать заезжий музыкант? Обычной придворной жизни в Москве еще не сложилось. Получивший в 1613 году скипетр Михаил Романов действительным царем не стал. Само его избрание было выигрышем боярской партии, которую возглавлял его отец, Федор Романов, успевший в смутные годы поплатиться за свое стремление к престолу пострижением в монахи под именем Филарета. Теперь, как монах, он мог получить самое большее сан патриарха, пусть в государственных бумагах они и будут титуловаться рядом — отец и сын: «великие государи Михаил и Филарет». Зато обиход нового двора будет определяться взглядами и вкусами Филарета, но по времени это произойдет позже — сам патриарх оказался в Москве только в 1618 году после долгих лет жизни в Варшаве. И действительно, приезд Руля не был связан ни с каким приглашением. Впрочем, трубач и не искал придворной службы. Он получил то, на что, по-видимому, рассчитывал с самого начала, — стал вольным московским музыкантом.

Среди 250 профессий, которые существовали в Москве начала XVII века, историки никогда не учитывали музыкантов. Сказывалось утвердившееся представление о том, что инструментальная музыка распространения на Руси не имела и практиковалась только в царском, придворном обиходе. Однако московские переписи при всей своей неполноте и плохой сохранности утверждают иное.

Если дворцовых музыкантов действительно немного, то многочисленны инструменталисты, живущие на положении вольных городовых музыкантов. Перепись 1620 года отмечает среди них рожешников, гусельников и исполнителей на духовых инструментах — «трубников». И хотя общепринятая точка зрения утверждает, что исполнителями на гуслях и главным образом на рожках выступали скоморохи, профессии инструменталиста и «потешника» в эти годы существуют совершенно независимо друг от друга. Больше того. Состав инструментов, которыми пользуются скоморохи, в течение XVII века претерпевает заметные изменения, и предпочтение начинает отдаваться ударным.

В первой четверти XVII века «трубники» составляют меньше половины московских инструменталистов. Тем не менее можно утверждать, что именно их искусство пользуется большим спросом и высоко ценится москвичами. Характерное свидетельство — если гусельники и рожешники называются только уничижительным именем без отчества и тем более фамилии (Ивашко, Захарка, Данилко и т. п.), то «трубники» полным именем и фамилией, как, например, трубач Гаврила Локтев, имевший в Денежной слободе двор мерой 16? 3,5 сажени.

Подобное отношение современников подтверждается и другим обстоятельством. Если через девять лет после «пожарного разорения» «трубники» могли восстановить свои дворы и дома, то среди гусельников и рожешников многим пришлось бросить землю и уйти «кормиться в миру», по выражению документов тех лет. Отсюда в переписях появляются отметки: «От Николы Драчова улица двор Кирилка Иванова сына кафтанника, а преж жил Ивашко рожешник» или там же: «Бывшее тяглое место Богдашки гусельника».

Через несколько лет имена подобных «бывших» музыкантов вообще исчезают из городских документов — хозяевам не удается выбраться из нужды, тогда как нажитое тем же Гаврилой Локтевым состояние позволяет и двадцатью годами позже его вдове Офимье продолжать владеть двором и домом и даже не отдавать их частями внаймы — обычный удел для вдов ремесленников. Потребность в искусстве рожешников и гусельников, несомненно, продолжала существовать, но она сохранялась среди менее состоятельных слоев городского населения, что резко снизило заработки и материальные возможности музыкантов.

Та же тенденция становится особенно очевидной в 1630-х годах. Гусельников и рожешников в Москве все меньше. Среди городовых музыкантов появляются органисты и «цимбальники», но безусловно преобладающую часть инструменталистов составляют «трубники». Они же принадлежат к наиболее зажиточным слоям посадского населения. За редким исключением «трубники» — владельцы собственных дворов. Их нет среди тех, кто вынужден был снимать дома на чужих дворах или и вовсе довольствоваться частью чужого дома, — так называемых соседей, подсоседников и захребетников.

Профессию «трубника» можно определить как профессию вольных людей. Единственное исключение в 1638 году — «боярина князя Дмитрия Михайловича Пожарского человек Томилко Григорьев сын Мерин трубач» и тот располагает собственным двором в Сретенской сотне и называется в переписи так же уважительно, как другие музыканты, с отчеством и фамилией.

Как правило, московские «трубники» не только относились к числу вольных, но и сами располагали крепостными. Любопытна разница, которая существовала между «трубниками» и певчими. Исключительно высоко ценимые профессиональные певцы — певчие царского и патриаршего хоров могли быть из наиболее привилегированных слоев населения вплоть до дворцовых служителей и служилых дворян. «Певческая служба» не унижала в общественном мнении. При поступлении в хор за ними сохранялись прежние права и все приобретенное на предыдущей службе «имение», крепостные, деревни, а некоторым из певчих дьяков сразу же дарился московский двор.