Читать книгу "Тысячеликий герой - Джозеф Кэмпбелл"

Когда же искатель приключения в такой ситуации не юноша, а девушка, она благодаря своим качествам, своей красоте или своему страстному желанию достойна стать супругой бессмертного. В этом случае небесный жених спускается к ней и ведет к своему ложу – независимо от ее желания. И если она избегала его, то пелена спадает с ее глаз; если она искала его, то ее желание находит удовлетворение.

Девушку из племени арапахо, которая последовала за дикобразом по выросшему до небес дереву, заманили в лагерь небесного народа. Там она стала женой небесного юноши. Именно он, в образе манящего дикобраза, завлек ее в свое небесное жилище.

Царская дочь из детской сказки на следующий день после приключения у родника услышала, как в дверь ее комнаты в замке постучали: это явился Король лягушек с требованием исполнить обещание. И, несмотря на огромное отвращение принцессы, лягушонок последовал за ней к ее креслу за столом, ел вместе с ней с ее маленькой золотой тарелочки и пил из ее чашечки и даже настоял на том, чтобы лечь спать с ней в ее маленькой шелковой постели. В гневе принцесса схватила лягушонка и швырнула о стену. Когда тот ударился об пол, то обернулся царским сыном с добрыми и прекрасными глазами. А потом мы знаем, что они поженились и в красивой карете отправились в ожидавшее юношу царство, где они стали царем и царицей.

А когда Психея прошла все трудные испытания, сам Юпитер дал глотнуть ей элексира бессмертия; и с тех пор она навеки соединилась с Купидоном, своим возлюбленным, в раю, где царит совершенство.

Православная и Римско-католическая церкви отмечают подобное таинство праздником Успения.

«Дева Мария вознесена в брачный чертог небесный, где Царь Царей восседает на звездном престоле. О Дева Премудрая, камо грядеши, лучезарная, аки утренняя звезда? Вся Ты краса и услада Дщерь Сиона, блага яко луна, избранна яко солнце».[162]

Ил. 26. Дева Мария открывающаяся (раскрашенная деревянная скульптура). Франция, XV в.

3. Женщина как искусительница

Мистический брак с царственной богиней мира символизирует полное господство героя над жизнью; ибо женщина есть жизнь, а герой – познавший ее господин. А испытания героя, в результате которых он обрел опыт и совершил свои подвиги, символизировали те душевные испытания и пережитые кризисы, благодаря которым развивалось его сознание, пока он не стал достаточно силен, чтобы полностью обладать матерью-разрушительницей, своей суженой. В этот момент он узнает, что он и отец едины: он занимает место отца.

Если проблему описывать в такой утрированной форме, может показаться, что к интересам современного человека она не имеет никакого отношения. Но, в конечном счете, всякий раз, когда мы не способны справиться с жизненными коллизиями, это происходит в силу ограниченности нашего сознания. Войны и вспышки раздражения – это непосредственные проявления невежества; раскаяние – это запоздалое озарение. Весь смысл повсеместно распространенного мифа о пути героя заключается в том, что он должен быть примером для всех мужчин и женщин, независимо от их социального статуса. Поэтому он представлен относительно обобщенно. Человеку нужно понять, какое отношение лично к нему имеют эти обобщения, и использовать их, чтобы преодолеть сдерживающие его ограничения. Кто его великаны-людоеды? Это есть отражения его неразрешенных личных проблем. Что есть его идеалы? Это знаки того, насколько успешно он осмысливает свою жизнь.

На приеме у современного психоаналитика снова выходят на дневной свет вехи героического путешествия, отражаясь в сновидениях и иллюзиях пациента. Бездна за бездной обретают воображаемые формы, а психоаналитик выступает в роли жреца, помогающего пройти обряд инициации. И всегда странствие, такое увлекательное и яркое в начале пути, затем становится темным, жутким, внушает отвращение, а его призрачные образы вызывают страх.

Подобные сложности возникают оттого, что осознанные представления жизни редко соответствуют реальному положению вещей. Как правило, мы отказываемся признать, что и в нас, и в наших близких царит подавляющее, обороняющееся, зловонное, плотоядное, развратное нервное возбуждение, которое составляет сущность органической клетки. Мы склонны скорее все приукрашивать и истолковывать по-своему; мы всячески убеждаем себя, что все ложки дегтя в бочке меда, все волоски в супе – это просто чья-то злая воля.

Но когда мы внезапно осознаем или просто не можем более игнорировать то обстоятельство, что все, что мы думаем или делаем, неизменно несет на себе плотскую печать, то мы, как правило, испытываем отвращение: жизнь, явления жизни, органы жизни, в частности женщина как великий символ жизни – все это становится невыносимым для чистой души.

О, если б этот плотный сгусток мясаРастаял, сгинул, изошел росой!Иль если бы предвечный не уставилЗапрет самоубийству! Боже! Боже!

Так формулирует эту ситуацию Гамлет, восклицая:

Каким докучным, тусклым и ненужнымМне кажется все, что ни есть на свете!О мерзость! Это буйный сад, плодящийОдно лишь семя; дикое и злоеВ нем властвует. До этого дойти![163]

Простодушный восторг Эдипа от первого обладания царицей сменяется ужасом и нравственными страданиями, когда он узнает, кто эта женщина на самом деле. Как и Гамлета, его постоянно преследует образ отца, который воплощает для него нравственный идеал. Как и Гамлет, он отвергает радости обыденного мира и ищет во тьме иное, более высокое царство, чем то, в котором он живет, отравленное кровосмешением и изменой, где царит погрязшая в роскоши падшая мать. Стремясь к более нравственной жизни, он должен отрешиться от обыденного, отринуть искушения и подняться ввысь, в мир горний.

И многократно, ясно бог воззвал:Эдип, Эдип, что медлишь ты идти?И так уже ты запоздал намного![164]

Отвращение терзает день и ночь душу Эдипа-Гамлета; мир, тело и прежде всего женщина становятся уже символами не победы, а поражения. Тогда отрицающая все мирское этическая система, монашеская и пуританская, радикально и стремительно преображает образы мифа. Герой уже больше не может наслаждаться невинностью по отношению к воплощенной богине, ибо она стала царицей греха.

«До тех пор, пока человек тяготеет к этому разлагающемуся телу, – пишет индуистский монах Шанкарачарйя, —

он нечист и страдает как от своих врагов, так и от рождения, болезни и смерти; но когда он думает о себе как о Чистом, как о сущности Добра и как о Недвижимом, он становится свободным… Преодолейте ограничения тела, инертного и развратного по своей природе. Не заботьтесь о нем больше. Ибо вещь, которую изрыгнули наружу (как вы должны были вытолкнуть наружу ваше тело), может вызвать лишь отвращение, едва лишь подумаешь о нем».[165]