Читать книгу "Фактор Черчилля. Как один человек изменил историю - Борис Джонсон"

Несомненно, это было хорошо обдуманным призывом ко всем мужчинам и женщинам в аудитории, которые понимали важность искусства миротворчества не только за границей, но и на кухне или в спальне. Если Черчилль начал и закончил карьеру как тори (да и по своей сущности он был консерватором), то Клементина по происхождению и темпераменту была убежденным либералом. Она не имела никакого отношения к его переходу в Либеральную партию – это произошло задолго до их женитьбы, но ей оправданно ставят в заслугу то, что она смягчила и умерила природную агрессию своего мужа.

В 1921 г. она написала ему, предупреждая, что «меня всегда расстраивает и разочаровывает, когда я вижу, что ты склонен считать разумеющимся торжество гуннского подхода железного кулака». Она заботилась о нем, наблюдала за ним – и пользовалась его большим уважением, так что была способна написать следующее великолепное письмо. Идет 1940 год, Битва за Британию в разгаре, чувство тревоги наверняка ужасающее – и это начинает сказываться на поведении Черчилля.

Даунинг-стрит, 10,

Уайтхолл

27 июня 1940 г.

Мой дорогой,

надеюсь, ты простишь меня, если я сообщу тебе то, что, на мой взгляд, ты должен знать.

Один человек из твоего окружения (преданный друг) навестил меня и рассказал о возникшей опасности, что тебя невзлюбят коллеги и подчиненные из-за твоих грубых, саркастических и властных манер. Похоже, твои помощники договорились вести себя подобно школьникам и «получать то, что им причитается», а затем, когда они уходят от тебя, то пожимают плечами, – ведь ты начальник. Если кто-либо высказывает мысль (например, на конференции), ты, как правило, встречаешь ее с таким презрением, что твои сотрудники зареклись их высказывать, будь они хорошими или плохими. Я была поражена и расстроена, ведь за все эти годы я привыкла, что те, кто работает с тобой и под твоим началом, любят тебя. «Вне сомнения, сказывается напряжение», – предположила я и услышала то же самое в ответ.

Мой дорогой Уинстон, должна признаться, что заметила ухудшение в твоем поведении, ты уже не такой добрый, каким был раньше.

Да, именно ты должен отдавать приказы, и, если они плохо выполняются, ты вправе уволить всех и каждого – за исключением короля, архиепископа Кентерберийского и спикера. Но эту страшную власть ты должен сочетать с вежливостью, добротой и по возможности олимпийским спокойствием. Ты имел обыкновение повторять: «On ne règne sur les âmes que par le calme»[40], и я не в силах вынести мысль, что те, кто служат Стране и тебе, не будут тебя любить, восхищаться и уважать.

Кроме того, ты не достигнешь лучших результатов раздражительностью и грубостью. Они породят либо неприязнь, либо рабскую ментальность (мятеж во время войны, разумеется, исключен).

Пожалуйста, прости твою любящую, преданную и наблюдательную

Клемми

Я написала это письмо в Чекерсе в прошлое воскресенье, порвала его, но вот оно снова.

Она закончила письмо небольшим рисунком кошки – это был намек на ласкательные имена, используемые ими друг для друга. Она была «кошечкой», а он – «мопсом» или «свинкой», соответственно он завершал свои послания изображением свиньи. А когда Черчилль открывал дверь в Чартвелле, они часто приветствовали друг друга милыми звуками животных: он – «гав-гав», а она – «мяу-мяу».

У нас складывается впечатление о женщине, совершенно неотделимой от жизни и карьеры ее мужа, которая не только любит супруга, но и способна брать на абордаж его очернителей. Как-то в 30-е гг. она ехала в железнодорожном вагоне с группой друзей, и кто-то по радио пренебрежительно высказался о Черчилле. Среди путешественников была дама из высшего общества, отдававшая предпочтение политике умиротворения. Она пробормотала: «Да, да». Клементина тут же вышла из вагона и отказывалась вернуться, пока ей не были принесены извинения. В 1953 г. она была на приеме вместе с лордом Галифаксом, который высказал мягкое порицание в адрес состояния партии консерваторов. «Если бы вы правили страной, – сказала Клементина, ударяя старого умиротворителя кувалдой своих слов, – мы бы проиграли войну».

Клементина Черчилль заплатила немалую цену за приверженность жизни Черчилля, и она понимала это. Как-то она заметила, что на ее могиле была бы уместна такая эпитафия: «Здесь покоится женщина, бывшая вечно усталой. Жила она в мире, взыскавшем усилий немало». Она призналась своей дочери Мэри, что была обделена счастьем самой растить четырех детей (пятый ребенок, девочка по имени Маригольд, умерла в младенчестве).

Почти все время она отдавала Уинстону, интересы которого – по словам Мэри – «стояли на первом, втором и третьем месте». Это, несомненно, было жертвой. Можно утверждать, что и Клементина, и ее дети страдали от того, что ощущали себя малыми небесными телами, которым суждено вечно вращаться вокруг Roi-Soleil[41] Чартвелла. Муж был слишком занят, и иногда она чувствовала себя покинутой.

Порою он писал ей с очевидной пылкостью (например, в одном письме высказано желание вытащить ее голой из ванны), но в марте 1916 г., когда он был в окопах, Клементина написала ему заунывное послание. «Мы еще молоды, но время бежит, лишая нас любви, и остается лишь дружба. Она спокойна, однако не слишком вдохновляет и пылает жаром». Ой-ой.

Был по крайней мере один случай, когда Клементина бросила Черчиллю в голову тарелкой со шпинатом. Принимая во внимание его поразительную склонность к самолюбованию, многие, наверное, одобрили бы этот поступок (но и были бы благодарны, что она промахнулась). Родители обоих супругов отличались методичной неверностью, они оба выросли в семьях, которые так или иначе были несчастны. Возникало ли у Черчилля или Клементины когда-либо за пятьдесят шесть лет их брака искушение пойти налево?

Каковы бы ни были некоторые слухи, я немало удивлюсь, если обнаружится, что Черчилль был неверен. Он не только хранил преданность Клементине, но и по своему характеру не был способен на такой шаг. Упоминается история о Дейзи Феллоуз, которую описывают как «стильную, шикарную особу с бессердечной красотой». Она случайно встретилась с Черчиллем на Парижской мирной конференции в 1919 г. Дейзи пригласила его на чай, чтобы «посмотреть на ее маленькое дитя». Когда Черчилль заявился на чаепитие, он обнаружил не маленького ребенка, а шезлонг, покрытый тигровой шкурой, на тигровой шкуре расположилась хозяйка. На ней не было одежды. Он убежал.

Что касается самой Клементины, то обычно придают большое значение истории с балийским голубем. Стресс совместной жизни с Черчиллем был таков, что она время от времени уезжала на длительный отдых – на юг Франции, в Альпы или Вест-Индию. В 1934 г. она отправилась в настоящую одиссею – 50 000 километров по южным морям на роскошной моторной яхте, принадлежавшей наследнику Гиннесса лорду Мойну. Клементина побывала на Борнео, Сулавеси, Молуккских островах, в Новой Каледонии, на Новых Гебридах и Бали, откуда написала мужу: «Это чарующий остров. Красивые храмы, покрытые буйной растительностью, в каждой деревне. Красивые танцоры. Жители ведут райскую жизнь. Они работают примерно два часа в день – а в прочее время играют на музыкальных инструментах, танцуют, приносят дары в храмах богов и занимаются любовью! Превосходно, не так ли?»