Читать книгу "Рождение государства. Московская Русь XV–XVI веков - Михаил Кром"

Это, в частности, относится к главе о царских доходах. Глава наполнена цифрами, которые не с чем сравнить, поскольку сопоставимых источников отечественного происхождения того же времени в нашем распоряжении нет. Вот что пишет Флетчер о ежегодном доходе царя: «Сумма, поступающая каждый год в царскую казну одними деньгами, такова: 1) из Дворцового приказа — 230 000 рублей; 2) из четырех четвертей сошных и подушных денег — 400 000 рублей; 3) из приказа Большого прихода пошлин и других сборов — на 800 000 рублей.

Итак, всего 1 430 000 рублей чистого дохода, не включая сюда расходов на содержание дворца и постоянное жалованье войску».

Флетчер верно назвал важнейшие финансовые учреждения страны. Так, Дворцовый приказ (приказ Большого дворца) собирал доходы с царской вотчины. Четверти, или чети, к концу 1590‐х годов также оформившиеся в отдельные приказы, были организованы по территориальному принципу (известны Костромская, Новгородская, Устюжская и другие чети) и ведали сбором оброка (кормленого окупа), которым были заменены платежи и повинности в пользу наместников после отмены кормлений в 50‐х годах XVI века (см. предыдущую главу). Наконец, приказ Большого прихода занимался сбором таможенных пошлин и разнообразных налогов, вроде ямских, пищальных денег и т. д. Однако приведенные Флетчером цифры вызывают серьезные сомнения. Историк С. М. Середонин, опубликовавший в конце XIX века подробный разбор сочинения английского дипломата, пришел к выводу, что тот дважды посчитал некоторые промежуточные суммы и в итоге сильно завысил величину царских доходов конца XVI века.

Недоверие к цифрам Флетчера усиливается при сопоставлении их с более поздними данными. Применительно к 60‐м годам XVII века мы располагаем относительно надежной оценкой доходов царской казны, сделанной беглым подьячим Посольского приказа Григорием Котошихиным: по его словам, эти доходы составляли два миллиона рублей в год. Но за почти 70 лет, разделяющие между собой сочинения Флетчера и Котошихина о Русском государстве, покупательная способность рубля упала в четыре раза, а площадь страны, напротив, значительно увеличилась; выросли и налоги. Поэтому бюджет времен царя Алексея Михайловича (1645–1676) должен был не на треть, а в несколько раз превосходить смету доходов и расходов при Федоре Ивановиче (1584–1598).

Нет никаких сомнений в том, что Флетчер сам произвел подсчеты, сложив полученные им от информаторов разрозненные данные, и вывел впечатляющую сумму почти в полтора миллиона рублей. При этом выпускник Кембриджа ориентировался на хорошо известную ему английскую модель управления финансами и невольно придал русской налоговой системе более стройный и централизованный вид, чем она в то время имела. Он, несомненно, ошибался, когда писал, что «все приказы, как-то: Дворцовый, Четверти и Большой приход — передают поступающие в них доходы в главное казначейство, которое находится в ограде царского дворца в Москве». На самом деле в описываемое время Казна, или Казенный двор, отнюдь не была главным финансовым органом страны, наподобие Английского казначейства; к концу XVI века Казна сохранила за собой лишь функции сокровищницы: здесь хранились царские регалии, парадная одежда, предметы придворного обихода, а также особо ценные документы.

Из сохранившихся документов мы точно знаем, что жалованье служилым людям выдавалось напрямую из приказа Большого прихода и Четвертных приказов. Но если все собранные средства не концентрировались в одном учреждении, то, следовательно, не было возможности и, похоже, необходимости их полного учета. Да и кому мог бы понадобиться подобный финансовый отчет? Ведь русский царь в XVI веке, в отличие от английского короля, не должен был обращаться за субсидиями к своему «парламенту», т. е. собору.

Так что не стоит слишком строго судить Флетчера: он, конечно, ошибся в своих подсчетах, но едва ли кто-либо в Москве 1589 года — даже фактический правитель страны, боярин Борис Федорович Годунов, — мог бы назвать точную сумму доходов царя. И дело не только в том, что сбор налогов и пошлин был разделен между несколькими ведомствами и никакой счетной палаты еще не существовало[18]. В слабо монетизированной экономике, каковую представляла собой Россия, богатства накапливались не только в денежной форме (хотя значение денег возросло во второй половине XVI столетия), но и в виде натуральных продуктов. Как пишет тот же Флетчер, «кроме дохода, вносимого в казну деньгами, царь ежегодно получает еще на значительную сумму из Сибири, Печоры, Перми и иных мест мехов и других податей, которые продаются или вымениваются для вывоза за границу на разные иноземные товары купцам турецким, персидским, армянским, грузинским и бухарским».

Если правители Московского царства, даже не зная в точности, какими средствами они располагают, все же как-то сводили концы с концами, то этим они были обязаны обширному земельному фонду, верховным распорядителем которого был царь. Земля была своего рода «подушкой безопасности» и истинным материальным фундаментом патримониального государства. Для служилых людей, от провинциальных детей боярских до столичных думных чинов, денежное жалованье было хотя и важным, но все-таки дополнительным источником дохода, а основным был поместный оклад — определенное количество десятин земли.

Хотя финансовая система России XVI века выглядела весьма архаично на фоне более развитых в торговом и промышленном отношениях монархий Запада, ей были присущи некоторые общие тенденции, характерные для всего Европейского континента в начале Нового времени, и прежде всего увеличение налогового бремени вследствие непрерывно растущих военных расходов.

Важной новацией 50‐х годов XVI века стал перевод основных государственных повинностей на деньги; в результате, по подсчетам Г. В. Абрамовича, выполненным по материалам Северо-Запада России (история этого региона страны лучше других обеспечена массовыми источниками), платежи выросли более чем в 16 раз по сравнению с началом столетия. Они продолжали расти и в дальнейшем: за вторую половину 1550‐х годов (судя по тем же новгородским материалам) — на 32 %, а за 1561–1570 годы — еще на 40 %.

Рост налогов был непосредственно связан с затяжной и разорительной Ливонской войной (1558–1583). На военные нужды, а точнее на содержание стрелецкого войска, шли пищальные деньги. В 1550-е годы был введен новый сбор, предназначенный для выкупа попавших в плен к татарам людей — полоняничные деньги. С 1580-х годов под этим названием известно уже два сбора: один — на выкуп русских пленных, а другой — на содержание взятых в плен царской армией воинов противника («полоняникам немцам на корм»). Наконец, если учесть, что один из основных налогов того времени — кормленый окуп — использовался для выплаты жалованья служилым людям, то связь налогообложения с военной функцией государства станет еще более наглядной.

Эффективность налогообложения во многом зависела от наличия или отсутствия привилегий в этой сфере. Европейская практика знала два подхода к данной проблеме: в Англии уже в XIV веке утвердился принцип, согласно которому все сословия, включая знать и духовенство, должны были платить налоги; на континенте же владения аристократии и церкви, как правило, освобождались от государственных податей. Налоговая политика великокняжеской, а затем царской власти в России конца XV–XVI века представляла собой постоянные колебания между этими двумя полюсами.