Читать книгу "Дуэль нейрохирургов. Как открывали тайны мозга, и почему смерть одного короля смогла перевернуть науку - Сэм Кин"

Заинтригованные избирательностью его травмы, неврологи провели С. К. через серию тестов по распознаванию лиц. Он легко узнавал знаменитостей, даже когда их лица были частично затемнены; он также узнавал известных людей, когда ученые накладывали на изображения маскирующие элементы (например, очки Граучо[19]). Он мог мгновенно обнаруживать все лица в головоломках, где лица были замаскированы, например, посреди лесного пейзажа. Он узнавал кролика Банни, Барта Симпсона и других персонажей мультфильмов, а также карикатуры на Элвиса, Боба Хоупа и Майкла Джексона. (Карикатуры часто ставят в тупик людей с дисфункцией веретенообразной извилины, потому что они преувеличивают черты лица.)

Но самое удивительное, С. К. мог лишь один раз увидеть незнакомое лицо на фотографии, а потом выбрать его из подборки фотографий очень похожих людей, даже когда человек смотрел в другую сторону. Во многих тестах С. К. показывал более высокий результат по сравнению с обычными людьми из контрольной группы.

Тем не менее С. К. путался в других тестах. К примеру, когда ему показывали перевернутые лица, – даже те, которые он знал раньше, – он не мог распознать их. Неврологи давно понимали, что перевертывание предметов затрудняет их распознавание, а перевернутые лица труднее узнать, чем перевернутых животных, здания и другие объекты. Но, хотя другие люди обычно могли распознать перевернутое лицо, С. К. попадал в затруднительное положение. Он не мог сделать этого даже с карикатурами, что легко удавалось всем остальным.

Расщепление или раздробление лица через разделение его на отдельные фрагменты, тоже ставило его в тупик. А когда ему показывали картины Арчимбольдо[20] – странные «портреты» XVI века, составленные из овощей и фруктов, – С. К. редко видел что-либо, кроме общего плана лица: он не замечал персиковых носов, яблочных щек и глаз из зеленого горошка, изумлявших остальных людей.

Трудности, которые испытывал С. К., указывают, что мозг обычно распознает лица по двум каналам. Есть нейронный контур веретено-образной извилины, который распознает лица мгновенно и целиком. Эта система осталась нетронутой. Но она имеет избирательный характер: нужно видеть глаза над ртом и определять общую симметрию, иначе распознавания не происходит. В таком случае подключается резервная система. Она работает медленнее и, скорее всего, собирает воедино перевернутые или разобщенные лица фрагмент за фрагментом. Иными словами, она в большей степени воспринимает лицо как объект. Вероятно, она приводит в действие нашу общую схему распознавания предметов. Это объясняет внезапные затруднения С. К., так как его навыки распознавания предметов приближались к нулю. «Дегуманизируйте» лицо – превратите его в простой объект, – и даже мастер распознавания лиц перестанет узнавать их.

* * *

Естественно, те же контуры, которыми вы пользуетесь для распознавания окружающих людей, включаются, когда вы узнаете собственные черты в зеркале. Но вид собственного лица пробуждает более глубокие ассоциации – он связан с вашим эго, с представлением о собственной личности и ощущением себя. Именно этому аспекту личности угрожали лицевые ранения, полученные во время Первой мировой войны.

Исследование травм и тяжких ранений лица по-настоящему началось лишь в XX веке, и не только из-за войны. Ношение личного оружия и широкое распространение автомобилей привело к множеству инцидентов среди гражданского населения. Как ни удивительно, во всех изучаемых группах многие изуродованные люди не теряли присутствия духа; даже те, кто получил наиболее тяжелые травмы, не всегда сталкивались с психологическими проблемами. Как и обезображенные солдаты, находившие жен среди сиделок, эти люди философски относились к своему уродству и продолжали вести обычную жизнь. Некоторые даже шутили о своих шрамах, когда видели, что другие люди смотрят на них, и упоминали о неудачной схватке с медведем или говорили: «Бог ударил меня по лицу сковородкой».

Тем не менее многие жертвы реагировали более предсказуемым образом. Сначала они впадали в траурное настроение и горевали о своих лицах, как о погибших. Они предпочитали уединение еще долго после того, как заживали физические раны, и страдали в одиночестве и молчании. Спустя годы после травмы некоторые по-прежнему пугались своего отражения в зеркалах и витринах. Представление о своей внешности – это привычка, от которой трудно избавиться.

В прошлом десятилетии психологи углубили свое понимание лицевых травм, изучая новую группу пациентов: людей, получивших лицевые трансплантаты. Этот термин означает хирургический перенос губ, щек, носа и других тканей от мертвого человека к живому. В этом смысле он сочетает героическую восстановительную хирургию времен Первой мировой войны с масками Анны Колман Лэдд и других мастеров. Более того, поскольку лицевой трансплантат подразумевает создание «живой маски», которая может говорить и проявлять эмоции, психологи наконец попытались ответить на вопрос, который задавала Лэдд много лет назад: может ли мозг принять новое лицо как собственное?

Первый реципиент лицевого трансплантата, сорокалетняя француженка Изабель Динуар, проглотила горсть снотворных таблеток после ссоры со своей дочерью в мае 2005 года. Она не ожидала, что проснется, но все-таки проснулась. Еще не вполне очнувшись, она поднесла сигарету ко рту и обнаружила, что не может взять ее губами. Потом она заметила лужу крови: ее лабрадор изуродовал ей лицо, пока она спала.

Динуар побрела к зеркалу. Спутанные пряди светлых волос по-прежнему окружали ее лицо, но собака сгрызла ее нос до двух скелетных дыр, и у нее не осталось губ, прикрывающих зубы и десны. Хотя экстренная помощь стабилизировала ее состояние, в следующие месяцы Динуар стала отшельницей и постоянно скрывалась за хирургической маской.

На протяжении нескольких лет перед тем, как Динуар получила эту травму, мир медицины был наполнен жаркими дискуссиями об этике лицевых трансплантатов. Некоторые паникеры всерьез предполагали, что семьи доноров начнут охотиться за реципиентами, или предрекали возникновение черного рынка по торговле красивыми лицами. Другие активисты предлагали запретить даже саму дискуссию о лицевых трансплантатах, чтобы пощадить чувства уже изуродованных людей. Менее истеричные оппоненты строили свои доводы на медицинских основаниях. Трансплантация кожи вызывает особенно мощную иммунную реакцию, поэтому реципиенты должны были пользоваться сильнейшими иммунодепрессантами, что увеличивало риск многочисленных заболеваний и, скорее всего, укорачивало их жизнь.

Тем не менее другие врачи увлеклись этой идеей. Они цитировали исследования, где говорилось, что люди тратят многие годы на восстановление поврежденных лиц. Хирурги, поддерживавшие лицевые трансплантаты, также указывали, что сходные страхи были и по поводу пересадки сердца перед первой такой операцией и что опасения совершенно не оправдались. Врачи подчеркивали ограничения, связанные с альтернативными методами лечения. Пластические хирурги иногда проводили хитроумные операции вроде формирования нового носа из большого пальца ноги (это правда), но результаты их работы часто выглядели ужасно и не функционировали должным образом. Не существует адекватной замены для лицевых тканей.