Читать книгу "Заговор красавиц - Барбара Картленд"

Кто-то наклонился над ней, бережно приподнял ее голову и поднес к губам стакан с питьем. Только теперь Лина заметила, что ей хочется пить и во рту все пересохло.

— Dormez, ma petite ! — сказал добрый, ласковый голос.

Лина восприняла это как приказ, закрыла глаза и снова провалилась в забытье.

Прошло много времени — несколько дней или даже недель, — прежде чем к Лине вернулась способность думать и чувствовать. Ей показалось, что кто-то сильно стиснул ее левую руку. Она попыталась шевельнуть ею и застонала от боли.

Тотчас кто-то очутился возле ее кровати, и тот самый голос, который она слышала, лежа в забытьи, произнес:

— Вы проснулись, мадам? Лина подняла глаза и увидела добродушное лицо, обрамленное монашеским убором.

Как бы отвечая на незаданный вопрос, монахиня сказала:

— Все в порядке. Вам нечего бояться. Опасность миновала.

«Опасность?»— удивилась Лина.

И тут она вспомнила!

Ужасная картина снова встала у нее перед глазами: графиня целится в герцога и визжит: «Умри, Фабиан! Надеюсь, поцелуй смерти придется тебе по душе!»

Потом грохот — и боль…

— Она… она стреляла в меня! — в ужасе прошептала Лина.

— Да, она стреляла в вас, — мягко сказала монахиня, — но, по милосердию Божию, рана оказалась куда менее опасной, чем могла бы быть.

Лина медленно повернула голову, пытаясь разглядеть свое левое плечо. Оно было скрыто под тугой повязкой.

— А… а рука цела? — с испугом спросила она.

Монахиня улыбнулась:

— Цела, цела! Кость не задета. Но пуля засела в мышце, ее пришлось вынимать, так что рана заживет не так быстро, как хотелось бы. Но вы молоды и сильны, и мы молимся за вас…

— Спасибо… — сказала Лина. Монахиня отошла к столу и принесла стакан с питьем. Питье пахло медом и лимоном.

Она напоила Лину, потом спросила:

— Не уложить ли вас повыше, мадам?

— Да, пожалуйста! — сказала Лина.

Монахиня очень бережно приподняла ее и подсунула ей под голову еще одну подушку. Потом подошла к окну и слегка отодвинула штору. В комнате стало чуть светлее.

Лина огляделась.

Она находилась в большой красиво убранной комнате со стенами, обитыми парчой, на которых были развешаны очень милые пейзажи.

Подняв глаза к потолку, Лина обнаружила, что он расписан нимфами и купидонами.

Она лежала в широкой кровати под золотым балдахином, с занавесями из кружева и шелка.

Она уже поняла, где находится, но все же спросила:

— Где я?

— Вы в доме герцога Савернского, мадам, — ответила монахиня. — В том самом, где был бал.

Лина затаила дыхание, когда воспоминания вновь нахлынули на нее.

Бал! Тот самый бал, на котором графиня стреляла в нее! Тот самый, где герцог объяснился ей в любви и простился с ней навеки!

Она жаждала задать один вопрос, жаждала, но не решалась, ибо боялась, что ответ убьет ее.

Вопрос был самый простой: в Париже ли герцог? Или он уехал, как и собирался?

Если он уехал, значит, она и в самом деле никогда больше его не увидит.

И тут Лина вспомнила, что спасла ему жизнь.

Если бы она не закрыла его своим телом, графиня убила бы его, как и намеревалась. Револьвер был направлен ему в сердце!

Лина попыталась связать все это воедино, но почувствовала, что это еще слишком тяжело для нее. Она прикрыла глаза и постаралась уснуть.

— Посмотрите, мадам, какие прелестные цветы! — сказала монахиня. В руках у нее была ваза с орхидеями.

Это была одна из двух монахинь, которые ухаживали за Линой. Она была младшей из них и, видимо, еще не успела утратить вкуса к красотам мира сего, в отличие от своей пожилой подруги.

— Они великолепны! — воскликнула Лина.

— Да, его светлость каждый день посылает вам что-то новое. Цветы скоро ставить будет некуда.

И в самом деле, спальня была вся заставлена букетами. Это напоминало Лине ту беседку, где герцог поцеловал ее.

В эти несколько дней, пока Лина выздоравливала, она остро чувствовала, что герцог думает о ней не меньше, чем она о нем.

Она вновь ощущала соединявший их таинственный трепет. Только теперь она поняла то, чего не сознавала раньше: цветы напоминали ей о нем.

Лина уже вставала с постели, спускалась вниз, бродила по изысканно обставленным комнатам и все время думала о нем. Она надеялась, что герцог пришлет ей записку, но он присылал лишь цветы. Ей хотелось думать, что они говорят с нею без слов.

И в то же время она не могла не беспокоиться о том, что происходит.

Ей не хотелось спрашивать монахиню, чтобы узнать наверное, но она предполагала, что Китти, Дэйзи и Эви уехали домой, в Англию.

Во всяком случае, никто из них не навестил ее и ей ничего от них не передавали.

По словам монахинь, доктор прописал ей полный покой и тишину. Лина и в самом деле нуждалась в покое. Она лишь накануне стала чувствовать себя нормально.

Сегодня, несмотря на то что рука двигалась с трудом и ныла, когда Лина делала резкое движение, она сочла себя совсем здоровой.

Ее перевязали. Лина взглянула на рану чуть ниже плеча и в ужасе отвернулась. Ей казалось, что она непоправимо изуродована.

Утром к ней зашел доктор. Осмотрев ее, он сказал, как бы догадавшись о том, что она испытывает:

— Вы очень хорошая пациентка, мадам. Я вами просто горжусь. Не пройдет и года, как вы забудете и думать об этом несчастном случае.

— Но… но ведь, наверно, останется ужасный шрам? — робко спросила Лина.

Врач улыбнулся:

— Не могу обещать, что шрама не останется вовсе, но это будет всего лишь белая полоска на плече, и она всегда будет скрыта под одеждой, даже когда вы будете в декольтированном вечернем туалете.

— Вы… вы уверены? — недоверчиво спросила Лина.

— Разумеется! — кивнул доктор. — За это я могу поручиться! Я в самом деле горжусь вами. Вы прекрасный образец моего врачебного искусства.

Врач тоже был француз и сумел сказать так, что это звучало как комплимент.

— Благодарю вас! — импульсивно воскликнула Лина. — Спасибо вам большое, господин доктор! Я… я так боялась, что эта рана обезобразит меня на всю жизнь…

— Вы не менее прекрасны, чем всегда! — заверил ее врач.

Он поднес ее руку к губам и добавил:

— Merci, madame! Вы были примерной пациенткой! И прекраснейшей из дам, кого мне доводилось лечить…