Читать книгу "Убрать слепого - Андрей Воронин"

Сверчок недобро покосился на него и, поднеся запястье к своему острому носу, с шумом втянул порошок сначала правой, а потом левой ноздрей. Батя бросил на него короткий взгляд, но ничего не сказал. Видимо, такое поведение Сверчка перед операцией было в порядке вещей. Глеба передернуло – люди, которые шли в бой под кайфом, всегда вызывали у него органическое отвращение. Сиверову были противны их слюнявые орущие рты и остекленевшие, бессмысленные глаза, хотя дрались эти люди бесстрашно и ожесточенно и могли нагнать страху на противника, особенно если тот не был профессионалом. Для профессионала же убрать с дороги такого, с позволения сказать, бойца было все равно, что прихлопнуть таракана на обеденном столе – противно, но совсем не трудно. Глаза у Сверчка моментально замаслились, и он принялся часто шмыгать носом.

– Хорошая штука – кокс, – подначивающим тоном сказал Рубероид. – Может, поделишься, Сверчок?

– Бери, не жалко, – щедро предложил тот.

– Уже готов, – буднично констатировал Рубероид. – Нет, спасибо, – отвел он в сторону коробок, который отъехавший Сверчок настойчиво тыкал ему в физиономию. – Он же белый, а я нюхаю только черный – из расовой солидарности. Понимаешь, – продолжал Рубероид, адресуясь к Глебу, – сейчас-то он добрый, а вот когда очухается, начнет денег требовать. Да и то сказать, кокаин нынче не дешев.

Было немного странно слышать напевный московский говор из уст стопроцентного негра.

– Сигарету хочешь? – предложил общительный Рубероид. Глеб отрицательно качнул головой, разговаривать не хотелось, как и курить.

– Ты что, вообще не куришь? – удивился Рубероид. Краем глаза Глеб заметил, что Батя внимательно за ними наблюдает.

– На работе не курю, – ответил он, – а в остальное время – по желанию.

– Завидую, – сказал Рубероид, глубоко затягиваясь и деликатно выпуская дым себе под ноги. – А я перед делом без этого не могу – нервничаю.

– Бывает, – равнодушно сказал Глеб, ощущая на себе пристальный взгляд майора Сердюка.

– А вот ты, похоже, спокоен, как булыжник, – заметил Рубероид. – Слушай, а за что тебя к нам сбагрили? Ты похож на настоящего профи, а у нас тут что-то вроде штрафбата…

– За изнасилование крупного рогатого скота с целью получения свидетельских показаний, – четко отрапортовал Глеб и, подумав, добавил:

– С тяжелыми последствиями. Ты про Иностранный Легион когда-нибудь слышал?

– И слышал, и видел, – сказал Рубероид, – и даже мочить приходилось. Подумаешь, люди без прошлого, рыцари без страха и упрека… Сюда бы их на месячишко, я бы на них посмотрел. Не хочешь говорить, не надо, за язык тянуть не буду.

Он отвернулся, но Глеб успел перехватить быстрый взгляд, которым Рубероид обменялся с Сердюком. Все это было вполне естественно – и осторожное прощупывание, и подозрения, и косые взгляды…

Будут, наверное, еще и всевозможные провокации, и, скорее всего, какой-нибудь нелепый и дикий ритуал посвящения в «вольные стрелки»… Впрочем, все это не имело ровным счетом никакого значения: Слепой не собирался надолго связывать свою судьбу с этим развеселым подразделением.

Его немного раздражало упорно укреплявшееся в нем чувство какого-то противоестественного в данной ситуации товарищества и сопричастности, вызванное этой поездкой в тесном кузове и тем, что все они были одинаково одеты и шли на одно и то же дело. Для Сиверова, начинавшего в армии, такие вещи, оказывается, все еще что-то значили. Он невесело усмехнулся, радуясь тому, что маска скрывает его рот.

Наконец, «форд» остановился, напоследок проехавшись юзом и уткнувшись передним бампером в сугроб.

– Станция Березай, кто приехал – вылезай! – весело заголосил в кабине неугомонный Костя, не зря получивший свою кличку.

– Вот ботало коровье, – в унисон глебовым мыслям сказал основательный Шалтай-Болтай и, распахнув заднюю дверь, первым спрыгнул на неосвещенную проселочную дорогу.

Все зашевелились, разминая затекшие конечности и по очереди выбираясь из прокуренной жестянки кузова на звонкий от ночного мороза, укатанный колесами снег. Глеб натянул тонкие перчатки и следом за поеживающимся, как перед прыжком в ледяную воду, Рубероидом вышел на мороз. Батя не подавал никаких команд – все уже было сказано, и каждый знал, что ему надлежит делать. Автоматчики цепочкой серых теней стремительно и бесшумно заскользили вдоль обочины к подмигивающим в полукилометре отсюда огонькам – это светились дежурные лампы на фасаде малаховского особняка, который тот из врожденной скромности именовал дачей.

Глеб бежал в середине колонны, привычно придерживая на груди автомат, чтобы не бренчал, и гадая, что их ждет впереди; массированный автоматный огонь или чисто символическое сопротивление сонной и малочисленной охраны. "Все дело в том, – думал он, машинально подстраиваясь в ногу с бежавшим впереди Сапером, – что каждый втайне верит в собственное бессмертие. Все понимают, что когда-нибудь умереть все равно придется, но каждый уверен, что это произойдет не здесь и не сейчас, а если здесь и сейчас, то, значит, не с ним, а с соседом. Даже пара тренированных охранников с пистолетами, засев в доме, могла бы отбиться от этой банды налетчиков, но всем почему-то кажется, что, если поднять руки повыше, смерть непременно пройдет стороной.

Это иногда срабатывает на войне, но в подобных случаях шансов никаких."

Забор, окружавший дачу, оказался, как и предсказывал Батя, смешным. Был он построен из уложенных в шахматном порядке кирпичей, между которыми в декоративных целях были оставлены сквозные отверстия, куда без труда входил носок ботинка.

«Проще было бы разве что в том случае, если бы Малахов вышел нам навстречу с фонарем и ждал на дороге», – с легким неудовольствием подумал Глеб, вместе с остальными карабкаясь на забор.

Он был на самом гребне, когда в лицо ему ударил слепящий луч прожектора. Яркий свет хлестнул по чувствительным глазам Сиверова, как железный прут, и тот едва удержался от крика. Не раздумывая, Слепой перевалился через верхний край ограды и упал в снег. Немедленно со стороны дома дружно ударили автоматы. Судя по звуку, это были родные и в высшей степени смертоубойные «Калашниковы».

И, конечно же, безо всяких ненужных тонкостей наподобие глушителей – национал-патриоты были ребятами простыми и открытыми.

На спину Слепому посыпалась выбитая пулями кирпичная крошка, кто-то коротко заорал и мешком свалился в снег совсем рядом, обдав Глеба снежной пылью. Сиверов открыл немного отошедшие глаза и сразу наткнулся на стеклянный взгляд Шалтая-Болтая. Лицо профессорского сына густо заливала блестящая, казавшаяся черной в режущем свете прожекторов кровь.

– Ну, еще бы, – негромко сказал Глеб, – такая мишень!

Он перекатился на живот и, быстро прицелившись, дал короткую очередь по смутно громоздившейся в темноте за краем освещенного пространства беседке, где время от времени вспыхивал прерывистый язычок злого оранжевого пламени. Его снабженный длинным глушителем автомат протрещал коротко и глухо, как в вату, и огонек в беседке погас, а грохот очередей со стороны дома как будто сделался пожиже.