Читать книгу "Сатана в предместье. Кошмары знаменитостей - Бертран Рассел"

– О, мистер Ревердли, какой стыд!

Он был так впечатлен, что поздравил своего второго священника с безупречным выбором спутницы жизни.

Викарий сумел уговорить Пенелопу (он воображал, что с немалым трудом) уже назавтра посетить с ним, в его коляске, кое-какие любопытные археологические объекты на расстоянии десяти миль от Попплтона. Их видели едущими вдвоем через деревню: он что-то ей рассказывал с большим воодушевлением, она была как будто вся внимание. Разумеется, не осталось никого, кто не наблюдал бы этот проезд. Особенное любопытство проявила некая старушка по имени миссис Куигли, давно превратившая сплетни в главное занятие своей жизни. У миссис Куигли имелась дочь, которую она прочила в жены Арлингтону, и теперь у нее были причины усомниться в мудрости его решения проигнорировать эту достойную старую деву. Проводив викария и Пенелопу взглядом, она сказала: «Ого!», и все, кто ее слышал, поняли, что она имела в виду. Дальше было и того хуже. Назавтра, в тот момент, когда Арлингтону полагалось заниматься приходскими делами, викария видели направляющимся в Рей-Хаус с большим фолиантом по археологии Сомерсета под мышкой. Более того, он пробыл там гораздо дольше, чем требовалось для вручения книги. Сплетники донесли миссис Куигли, а через нее всей деревне, что молодожены спят в разных комнатах.

Бедный же викарий, еще не знавший о деятельности миссис Куигли, всем твердил о красоте, уме и добродетельности жены второго священника своего прихода. С каждым произнесенным им словом добавлялось пунктов в обвинении против него самого, как и против нее. В конце концов миссис Куигли утратила способность сдерживаться и сочла своим долгом письменно обратиться к сельскому благочинному Глассхаусу: она писала, что для блага дражайшего викария следовало бы перевести второго священника в другой приход. Глассхаус, знавший цену миссис Куигли и не склонный принимать это дело всерьез, решил обойтись душеспасительной беседой с викарием. Тот заверил его, что его немногочисленные дела с миссис Арлингтон – воплощение невинности. Правда, ее невинность он отстаивал с излишней горячностью, которую благочинный счел не вполне подобающей. Так у Глассхауса появилось намерение встретиться с этой женщиной лично.

Он явился в Рей-Хаус к пятичасовому чаю и был тепло принят Пенелопой, подуставшей от археологии и викария. Правда, когда Глассхаус с бесконечной осторожностью подобрался к теме скандальных слухов, о которых ему поведала миссис Куигли, манера, в которой Пенелопа все отрицала, убедила его, что викарий ведет себя по меньшей мере опрометчиво. К этому моменту Глассхаус уже признался ей, что археология слишком занята смертью, чтобы соответствовать его вкусу, и что лично он предпочитает мертвым камням жизнь.

– О, мистер Глассхаус! – воскликнула она. – Как же вы правы! Я всецело с вами согласна. А какие формы жизни занимают вас больше всего, дорогой благочинный?

– Редкие пернатые, – отвечал он, – особенно гнездящиеся в болотах Седжмура, где водятся не только зимородки: терпеливый наблюдатель может быть вознагражден встречей с желтой водной трясогузкой!

Всплеснув руками и глядя на него с величайшим воодушевлением, Пенелопа объяснила, что хоть и живет вблизи норфолкских болот и часто скитается по ним, влекомая любознательностью, но еще ни разу не удовлетворила своего горячего желания повстречать желтую водную трясогузку.

Благочинный, как ни прискорбно, мигом забыл о своей миссии и долге перед епархией, даже о священном призвании, и предложил ей присоединиться к нему для наблюдения за желтой водной трясогузкой в одном заброшенном уголке, к которому это пернатое питает особенное пристрастие.

– Что же скажет миссис Куигли, благочинный? – спросила она.

Он постарался изобразить бывалого человека и отмахнулся от этой добродетельной леди. Он еще не допил вторую чашку чая, а Пенелопа уже уступила его настояниям и согласилась на экспедицию вдвоем в первый же погожий день. Экспедиция состоялась. Но даже в таком безлюдном уголке шпионы миссис Куигли не дремали. Видя, что церковь оказалась не на высоте, она попыталась заручиться помощью леди Кенион на том основании, что, согласно имеющимся у нее донесениям, благочинный наблюдал на лоне природы не только птичек.

– Больше я ничего не скажу, – молвила она. – Остальное нетрудно представить. Вы укажете на дверь этой сирене, которая сбивает с истинного пути даже самых твердых и уважаемых наших религиозных наставников?

Леди Кенион ответила, что подумает и решит, как быть. Зная, что собой представляет миссис Куигли, она сочла, что было бы полезно выслушать саму Пенелопу, поэтому позвала ее и спросила, о чем весь сыр-бор.

Немного нажав на молодую женщину, она узнала все. Но вместо того чтобы увидеть в этом трагедию, всего лишь рассмеялась.

– Дорогая моя, – промолвила леди Кенион, – вы избрали простейший путь. Ну как этим толстым старикам вам сопротивляться? До вас им никогда в жизни не встречались по-настоящему красивые женщины…

– Не считая вас, – вставила Пенелопа. Но леди Кенион проигнорировала это замечание и продолжила, как если бы его не было:

– Нет, моя дорогая, если вы хотите, чтобы ваша месть чего-то стоила, то извольте применить ее к кому-то достойному. Таковым является, например, епископ Гластонбери, чьих духовных детей вы поманили суетностью. Не удивлюсь, если он окажется противником вам под стать. Устрою-ка я вам турнир! Я сама буду присуждать «за смелость щедрые награды – обворожительные взгляды»[9], не сомневайтесь, совершенно беспристрастно, потому что, при всем уважении к епископу, не могу не похвалить вас за авантюризм.

IV

Епископ Гластонбери обладал широкой эрудицией и благодаря ей достиг высокого духовного сана! Ему не помешало даже легкомыслие, которое с прискорбием замечали в нем некоторые. Скандалов ему удавалось избегать, однако он был замечен в любви к обществу красивых женщин и склонности покидать в беседах с ними стезю серьезности. Леди Кенион, хорошо его знавшая, все рассказала ему о Пенелопе и о разгроме, который та учиняет среди его духовенства.

– Она неплохая, просто сильно рассержена, – предупредила она. – Признаться, у нее есть на то основания. Я не сумела хорошо на нее повлиять, потому что меня позабавила ее история и у меня не хватило духа ее корить. Вы – другое дело, дорогой епископ, вы, уверена, добьетесь успеха там, где я потерпела поражение. Если хотите, я устрою вам встречу здесь, а дальше видно будет.

Епископ согласился, и Пенелопа была приглашена на встречу с ним в Мендип-Плейс. В последнее время она осмелела и не сомневалась, что играючи справится даже с епископом. Она поведала ему свою историю, но ее сбивала с толку его улыбка в самых жалостливых местах. Когда она смотрела на него с обожанием – ни один викарий, даже ни один благочинный этого не выдержал, – он, к ее ужасу, только моргал. Тогда она сменила тон, стала простой и искренней. Епископ вытянул из нее, что ярость не мешает ей по-прежнему любить Филиппа, но гордость не позволяет в этом сознаться.