Читать книгу "Гений - Мари Лу"

— Как тебя зовут, солдат? — спрашивает Анден, перед тем как отпустить его.

— Лейтенант Фелипе Гарса, сэр.

— Спасибо, лейтенант Гарса, — улыбается Анден. — Я не забуду о твоей услуге.

Военный старается сохранить бесстрастное выражение лица, но я вижу гордость в его глазах и улыбку, которую он не выпускает на поверхность. Он почтительно склоняет голову:

— Президент, вы оказали мне большую честь. Спасибо, сэр.

С этими словами он уходит.

Я как зачарованная наблюдаю за их диалогом. В одном Рейзор был прав: между Сенатом и новым Президентом есть напряжение. Но Анден не глуп. Он еще и недели не пробыл у власти, а уже поступает именно так, как должен: пытается заручиться поддержкой военных. Что еще он делает, чтобы получить их доверие? Армия Республики была беспрекословно предана его отцу, больше того, именно лояльность армии и сделала покойного Президента такой мощной фигурой. Андену это известно, и он с самого начала предпринимает шаги в нужном направлении. Недовольство Сената не имеет значения, если армия безусловно поддерживает Президента.

Но, напоминаю я себе, они не безусловно поддерживают Андена. Ведь есть Рейзор и его люди. Предатели в рядах военных начинают действовать.

— Итак, — говорит Анден, ловко отрезая еще кусочек свинины. — Вы вызвали меня сюда, чтобы сообщить, что помогли бежать преступнику?

Несколько мгновений слышно только позвякивание вилки о тарелку. Я вспоминаю инструкции Рейзора — что говорить и в каком порядке.

— Нет… я здесь для того, чтобы сказать о заговоре против вас.

Анден кладет вилку и выставляет два тонких пальца в сторону военных.

— Оставьте нас.

— Президент, сэр, — возражает одна из них. — Мы не должны оставлять вас одного.

Анден вытаскивает из-за пояса пистолет (изящная черная модель — я таких прежде не видела) и кладет его на стол рядом с тарелкой.

— Все в порядке, капитан, — говорит он. — Я в полной безопасности. А теперь прошу всех оставить нас.

Женщина, которую Анден назвал капитаном, показывает солдатам на дверь, и они безмолвной цепочкой выходят из зала. Уходят даже те шестеро, что стояли рядом со мной. Я остаюсь один на один с Президентом. Нас разделяют только двенадцать футов вишневого дерева.

Анден упирает локти в столешницу, соединяет пальцы.

— Вы просили о встрече, чтобы предупредить меня?

— Да.

— Но я слышал, вас поймали в Вегасе. Почему вы не сдались сами?

— Я хотела добраться сюда, в столицу. А сдаться собиралась в Денвере — так шансы увидеть вас были бы выше. Я определенно не хотела, чтобы меня арестовал случайный патруль в Вегасе.

— А как вам удалось уйти от Патриотов? — Анден смотрит на меня недоверчиво. — Где они теперь? Они ведь наверняка ищут вас.

Я опускаю глаза, молчу несколько секунд, откашливаюсь.

— Тем вечером, когда я сумела от них убежать, я села в поезд на Вегас.

Анден обдумывает мой ответ, потом кладет вилку и постукивает себя пальцами по губам. Я не знаю, поверил ли он в мою историю побега.

— А как они собирались вас использовать, если бы вы не убежали?

Напускаю побольше тумана:

— Не знаю в подробностях, что они планировали. Но мне известно, что ради укрепления боевого духа они намереваются организовать покушение во время одной из ваших остановок в прифронтовой полосе; я должна была помочь им. Они упоминали Ламар, Вествик и Берлингтон. У Патриотов есть свои люди в вашем ближайшем окружении, Анден.

Я знаю, что рискую, называя его по имени, но все равно пытаюсь укрепить возникшее между нами взаимопонимание. Анден, кажется, не замечает обращения — он наклоняется над своей тарелкой и разглядывает меня.

— Откуда вы знаете? — спрашивает он. — Патриоты понимают, что вам известны их планы? Дэй в них тоже участвует?

Я отрицательно качаю головой:

— Предполагалось, что я не узнаю. После побега я не говорила с Дэем.

— Вы считаете себя его другом?

Странный вопрос. Может, он хочет найти Дэя?

— Да, — отвечаю я, пытаясь не отвлекаться на воспоминания о пальцах Дэя, запутавшихся в моих волосах. — У него были свои причины, чтобы остаться, а у меня свои — чтобы бежать. Но да, я считаю себя его другом.

Анден благодарно кивает:

— Вы сказали, что в моем ближнем круге есть люди, о которых я должен знать. Кто они?

Я кладу вилку и наклоняюсь над столом:

— В вашей личной охране есть два солдата, которые попытаются совершить покушение.

— Мою личную охрану отбирают с особым тщанием, — говорит Анден, бледнея. — С крайним тщанием.

— И кто ее отбирает?

Я складываю руки на груди. Волосы падают на одно плечо, и я краем глаза вижу сверкающие в них жемчужины.

— Верите вы мне или нет, но это важно. Проведите расследование. Либо я права, и тогда вы останетесь живы, либо я ошибаюсь, и тогда я умру.

К моему удивлению, Анден встает со стула, распрямляется и идет к моей стороне стола. Он садится на стул рядом со мной, пододвигается поближе. Он изучает мое лицо, и я моргаю.

— Джун. — Он говорит очень тихо, едва громче шепота. — Я хочу вам верить… и хочу, чтобы вы верили мне.

Он знает: я чего-то недоговариваю. Он видит обман и дает мне об этом знать. Анден упирается грудью в стол и засовывает руки в карманы брюк.

— Когда умер отец, — он произносит каждое слово медленно и очень тихо, словно затрагивает опасную тему, — я остался совсем один. Я сидел у его смертного одра. И все же я благодарен судьбе — у меня не было такой возможности, когда умирала моя мать. Я знаю, Джун, что такое остаться в полном одиночестве.

В горле образуется мучительный комок. Завоевать его доверие. Вот моя роль, только за этим я здесь.

— Я вам очень сочувствую, — шепчу я. — И в связи с вашей матерью тоже.

Анден склоняет голову, принимая мои соболезнования.

— Моя мать была принцепсом Сената. Отец никогда не говорил о ней… но я рад, что теперь они вместе.

До меня доходили слухи о его покойной матери — принцепсе Сената. О ее смерти от какого-то аутоиммунного заболевания сразу же после родов. Только сам Президент может назвать главу Сената, и Сенат вот уже два десятилетия — столько времени прошло со дня ее смерти — функционирует без принцепса. Я пытаюсь забыть теплое чувство, что охватило меня во время разговора о Дрейке, но сделать это труднее, чем я думала. Думай о Дэе. Я напоминаю себе, как восторженно он отнесся к плану Патриотов и к идее новой Республики.

— Я рада, что ваши родители упокоились в мире, — говорю я. — Я знаю, каково терять близких.