Читать книгу "Ничего личного, кроме боли - Галина Владимировна Романова"

— Прекрати меня рассматривать, Новиков. — С порога кухни она сразу двинулась к плите. — Кофе хочу, ты не против? Тебе сварить?

— Нет, не против. Да, сварить. — Сел на свое любимое место на углу стола, исподтишка продолжая ее рассматривать. — Не помню у тебя этой юбки.

— Подарок, — коротко ответила она. — Да-да, от того человека, которому ты, Новиков, меня без боя уступил.

Он промолчал. Если она явилась упрекать и выяснять отношения, то зря. Если хочет заставить его ревновать, тоже зря. Как бы хороша она ни была, вместе им не быть.

— Да не парься ты, Новиков. Упрекать я тебя не стану и вернуть не пытаюсь. — Нет, все-таки она его здорово чувствует. — Я не для того явилась к тебе с утра в воскресенье, чтобы застать врасплох. Дело есть. Погоди.

Он терпеливо ждал, пока сварится кофе. Позволил ей соорудить бутерброды с сыром.

— Не кашка, конечно, но лучше, чем ничего. Ты очень похудел в последнее время, Новиков. — Она присела к накрытому столу. — Давай, налегай.

Он послушно взял бутерброд, откусил. Вкус не почувствовал. Запил хлебный комок ее кофе. Ничего не изменилось: кофе она так и не научилась варить.

— Ладно, не привередничай, — подмигнула она. И сразу посерьезнела: — Одним словом, так, Игорек. Может, начнешь сейчас ругать за самоуправство, но я стянула у тебя со стола тот портрет, который ты всем показывал. Фоторобот преступника, который что-то уже натворил и может иметь отношение к убийству Софьи Станиславовны.

— Так это ты? А я, знаешь, думал, уборщица выбросила, — отозвался он без всякого выражения.

— Ага, посмела бы она! Тебя же все боятся. Ладно, сейчас не об этом. Я этот портрет стянула, размножила и отправила по отделениям.

— Зачем? — Он удивился.

— Подумала, что человек мог проходить курс лечения в нашей больнице. Не у нас в хирургии, а где-то еще. Допустим, увидел тебя случайно. Дальше не знаю — то ли ты ему на мозоль наступил, то ли без очереди в туалет не пустил. Словом, отправила портрет по отделениям.

— Глупо. Как глупо. — Он недовольно поморщился. — Тебе непременно нужно проявить инициативу, когда не просят. Вот и у стола ты такая же. Это не всегда хорошо, Оля.

— Ладно, пускай я иногда лезу не в свое дело. Но выстрелило, Новиков! Выстрелило! — Ее глаза азартно сверкнули. — Его узнали.

— Кого?

Горло перехватило — поди пойми, от волнения или от ее дрянного кофе.

— Человека на портрете узнала санитарка из офтальмологического отделения.

Оля взяла с тарелки третий бутерброд, откусила половину. Ее аппетиту можно позавидовать. Сам он не осилил и одного куска хлеба с сыром — еда застревала комом в горле.

— Са-ни-тар-ка, — повторил он по слогам. — Из офтальмологии. Никто не узнал, а она узнала. Сколько лет санитарке-то?

С персоналом была просто беда. Не хватало врачей, медицинских сестер, о санитарках вообще разговор особый. За каждую держались обеими руками, не дай бог уйдет. Кому охота за копейки делать самую грязную работу? На эти ставки шли в основном пенсионеры и студенты. Молодежь сливалась быстро, не выдерживала.

— Ой, вот при чем здесь ее возраст!.. Хорошо, ты прав, ей семьдесят.

— Вот! — Он поднял палец. — Семьдесят, Оля.

— И что с того? Она же работает, с работой справляется. Никогда не была замечена ни в чем таком. — Оля сделала изящный жест кистью. — Не думаю, Новиков, что она выдумщица. Человека на портрете она узнала. Сказала, что он паршивец.

— Он все же, — хмыкнул Игорь. — А у полиции вроде до сих пор сомнения, женщина это или мужчина. Двое свидетелей, а определить не смогли. Одежда унисекс, походка, фигура. Не поймешь.

— Ты мне дашь рассказать, Игорь? — Она строго свела брови. — Или тебе не интересно?

— Говори.

Честно? Он не верил ни Ольге, ни санитарке, опознавшей якобы человека по фотороботу. Семидесятилетней даме могло привидеться, а Ольга готова использовать любой повод, только бы подразнить его.

— Можешь иронизировать, Новиков, но она совершенно точно его узнала и назвала паршивцем.

Зевнула, похлопала ладошкой по губам, часто заморгала. Что и требовалось доказать. Сейчас скажет, что домой ехать далеко, а она измучена после ночного дежурства. Попросится к нему под одеяло.

— Самое удивительное знаешь что, Новиков?

— Что? — послушно отозвался он — от него же этого ждали.

— То, что этого человека потом вспомнили и сестра, и лечащий врач. Но только вспомнили они его женщиной. Лежала пациентка в женской палате. Плановое лечение, что-то с роговицей левого глаза. А санитарка утверждает, что это парень. Только ее слушать никто не захотел. Похлопали по плечу и попросили не морочить людям голову.

— А я что говорил! — хмыкнул Игорь. — Чудит бабулька.

— Может, и я бы так подумала, но здесь еще один странный факт. Пациентку зовут Марией Ивановной Бессоновой. Напомнить тебе имя лейтенантши, которая меня закрыла?

Это месть? За несколько часов унижения и страха, за косые взгляды на работе, за разрушенные отношения с Игорем. Она просто не может успокоиться и вот нашла способ.

— Оля, это глупо, — проговорил Игорь.

Поднялся, достал из холодильника бутылку воды, откупорил. Газ вырвался с недовольным шипением, обрызгал футболку. Он сделал три глубоких глотка. Отдышался, отправил бутылку обратно в холодильник. Ему нужно было что-то делать, чтобы не наорать на нее и не выставить немедленно.

Какая изворотливость! Какой чудовищный цинизм: использовать его горе в собственных интересах! Одним ударом двух зайцев, так? И с ним помирится, и Марии отомстит.

Он повернулся к ней:

— Это глупо, Оля. Глупо и подло.

— Ты о чем это?

Нахмурилась, смерила его взглядом с головы до ног. И вдруг догадалась. Отлетела на стуле, как будто невидимая рука толкнула ее в грудь. Лицо покраснело до кончиков волос, небрежно зачесанных наверх. Медленно начала подниматься. Встала, скрестила руки на груди.

— Дурак ты, Новиков. Считаешь, это я решила отомстить? Так съезди в больницу и узнай сам. Поговори с персоналом, найди санитарку — она тебе много интересного расскажет. А я больше не хочу делать тебе добро. Устала. Все, пока.

Очень красиво прошла мимо него к выходу. Все так же шелестел подол шелковой юбки. Рукава-крылышки на серой блузке метались, как две гигантские бабочки. Две длинные прядки, выбившиеся из небрежного узла, скользили по спине. Захотелось вдруг убрать эти пряди, поправить ей волосы. Щелкнуть заколкой, пригладить пальцами. Наверное, просто захотелось дотронуться до нее. Почувствовать жизнь, очнуться.

— Оля, прости, — проговорил ей в спину, когда она уже взялась за дверную ручку. — Прости. Мне очень плохо.