Читать книгу "Маркиз де Сад - Елена Морозова"

О шпанской мушке вспомнили позднее — во время обжалования приговора в кассационном суде, когда прозвучала гораздо более правдоподобная версия о том, что де Сад, пожелав возбудить угасший темперамент девиц, угостил их «конфетами Ришелье» (как иногда называли пастилки со шпанской мушкой) и для скорейшего результата превысил дозировку, отчего одна из потерпевших чуть не умерла. Данная версия снимает с де Сада обвинение в отравлении, но не снимает вины в жестоком отношении к девицам легкого поведения — ведь он прекрасно знал, что превышение дозы данного афродизиака грозило смертельным исходом. Но, как показало дело Жанны Тестар и Аркейское дело, де Сад ни в грош не ставил девиц для утех и называл их не иначе, как «низменные создания». А с неприятностями, причиняемыми человеку его звания из-за «этих тварей», он мириться не желал.

Похождений своих де Сад никогда не скрывал, а свое кредо излагал на страницах романов. «Поставив этих низменных созданий на их истинное место, мы начинаем ощущать, что созданы исключительно для того, чтобы пользоваться нашими жертвами для удовлетворения наших страстей, и карать следует их неповиновение, а не наши капризы», — писал он в «Новой Жюстине». Если же мы хотим предотвратить последующие преступления, то, как неоднократно подчеркивал он в «Алине и Валькуре», не надо устраивать публичные судебные процессы. Если бы публика не узнала об отравительницах Ла Вуазен и де Бренвилье, у них не нашлось бы сотни последователей. «В интересах поддержания добронравия о некоторых преступлениях не должно не только знать, но даже предполагать, что таковые возможно совершить».

Но судьи придерживались иного мнения и отдали приказ начать расследование всей «деятельности» маркиза во время его пребывания в Марселе. Немедленно всплыло обвинение в содомии. Сами девицы в совершении содомских актов не признались. Хотя такие сношения в борделях практиковались довольно часто, однако при неудачном стечении обстоятельств девица для утех могла попасть за них в Сальпетриер или в Бисетр. Зато все дружно подтвердили, что де Сад у них на глазах предавался греческой любви со своим лакеем. Вспомнив о прошлых похождениях маркиза (Аркейское дело получило огласку по всей стране), прокурор 4 июля подписал постановление об аресте де Сада и его лакея Латура.

Небольшое отступление о тюрьме под названием Бисетр, где в свое время доведется побывать также и де Саду. В прошлом лечебница, основанная Людовиком XIII для солдат-инвалидов, при Старом порядке она стала самым жутким местом заключения, где болезни и пороки соседствовали с преступлениями. «О, это ужасное место! Нечто среднее между больницей, богадельней и тюрьмой», — писал старший современник де Сада Фужере де Монброн. В Сальпетриер, лечебницу для бедных, устроенную Людовиком XIV на месте бывшего порохового завода, а затем превращенную в место заключения «падших женщин», де Сад попасть не мог только по причине своей принадлежности к мужскому полу. Долгое время Сальпетриер служило также лечебницей для умалишенных.

Предупрежденный о грозившей опасности, Донасьен недолго думая отправился в соседнюю Савойю, пребывавшую под юрисдикцией сардинского короля, а затем уехал в Италию, взяв с собой не только своего сообщника Латура, но и несравненную Анн-Проспер. Какие доводы он приводил, умыкая свояченицу на глазах у собственной жены? Наверняка самые убедительные: разве он мог уехать один? Возможно, Анн-Проспер сама предложила сопровождать его… Жене же Сад поручил отправиться в Марсель и там, следуя проторенной дорожкой, подкупить девиц и уговорить их забрать показания. Понимая, что с подобной задачей лучше всех справится мадам де Монтрей, Рене-Пелажи обратилась к матери за помощью, но получила категорический отказ. В отличие от мадам де Сад, чары Донасьена на Председательшу больше не действовали, и она не намеревалась прощать человека, соблазнившего ее младшую дочь. Вместе с тем она хорошо понимала, что, если об инцесте узнают газеты, семья ее старшей дочери будет опозорена безвозвратно.

Пока Донасьен, принявший на время поездки имя графа де Мазан (по названию своего третьего поместья), вместе с «супругой», за которую он выдавал мадемуазель де Лонэ, наслаждался красотами Венеции, Рене-Пелажи, оставшись без денег и с маленькими детьми на руках, развила лихорадочную деятельность. Сделав заем, она наняла нотариуса и доверила ему исполнение возложенного на нее поручения. Девицы взяли деньги и написали письменный отказ от показаний. Но дело успело получить широкую огласку, и расходы, можно сказать, оказались напрасны. В Марселе ходили слухи, что маркиз де Сад устроил в публичном доме массовую оргию, во время которой угостил девиц легкого поведения анисовыми конфетами с каким-то вредным снадобьем, отчего несчастные стали истошно вопить и кидаться друг на друга, приводя в ужас жителей соседних домов. Не осталось без внимания и похищение Анн-Проспер: шептались, что де Сад воспылал неутолимой страстью к свояченице и, чтобы овладеть ею, с помощью лакея отравил собственную жену. Поступки, вполне достойные маркиза-живореза!

Обраставшее слухами дело шло своим чередом. В Ла-Кост прибыли судебные исполнители и, не найдя владельца на месте, описали имущество и наложили секвестр. 27 августа марсельский суд на основании показаний свидетелей обвинил маркиза де Сада в отравлении и содомии, а его лакея Латура — в содомии и приговорил обоих преступников к покаянию и к смертиной казни: маркиза через отсечение головы, а Латура через повешение. Затем тела обоих содомитов должны были предать огню, а прах развеять по ветру. 11 сентября 1772 года парламент Экса утвердил вынесенный марсельским судом приговор, а 12 сентября в Эксе на площади Прешер, приговор был приведен в исполнение. За отсутствием преступников казнены и сожжены были их чучела.

Де Саду, этому любителю мрачных парадоксов, символическая казнь наверняка пришлась по вкусу. Однако последствия ее вряд ли его устраивали: казненного заочно ожидала гражданская смерть, то есть полное поражение в правах, прекращавшееся только по истечении срока давности, равного тридцати годам. Впрочем, на протяжении первых пяти лет осужденный мог явиться и потребовать пересмотра дела.

Все это время права за ним сохранялись в полной мере. Но де Сад пока возвращаться не собирался, а самому делу, как и в случае с Розой Келлер, значения не придавал: как уже говорилось, относительно развлечений с девицами легкого поведения у него имелось собственное мнение, и менять его он был не намерен.

Насколько реальна была опасность, угрожавшая де Саду? Отчего такая поспешность в объявлении приговора и заведомо недоказанное обвинение в отравлении, тем более когда жертвы остались живы и даже забрали свои жалобы?

Остановимся ненадолго и посмотрим, какие кары грозили содомитам в XVIII столетии. Самым громким процессом называют дело Бенжамена Дешофура, отягощенное убийством и похищением детей для последующей продажи высокопоставленным развратникам. Дешофур, сожженный 24 мая 1726 года на Гревской площади в Париже, по словам свидетелей, обходился с детьми крайне жестоко и нередко сам использовал похищенных мальчиков для развратных действий, поэтому приговор, вынесенный ему, сочли справедливым. Недоумение вызвало осуждение и сожжение в июле 1750 года двоих мужчин, двадцати трех и сорока лет, предававшихся греческой любви в разных уголках Парижа. В постановлении суда значилось: «оскорбление общественной нравственности» и «преподнесение дурного примера молодежи». Однако менее десяти лет назад за такое же преступление, совершенное в провинции, «оскорбители нравственности» были оправданы. Последний костер для содомита был разведен в октябре 1783 года на Гревской площади. На нем после мучительных истязаний, напомнившим зрителям о казни Дамьена, был сожжен мужеложец и убийца, бывший монах Жак Франсуа Паскаль. Никто из вышеназванных «нечестивцев» (infantes, как их называли в то время) не был аристократом, а двое вдобавок были виновны в убийстве. И еще об одной публичной казни века Просвещения. Робер Франсуа Дамьен, пытавшийся перочинным ножом заколоть Людовика XV, был схвачен, осужден и 28 марта 1757 года казнен при большом стечении народа. Казнь, сопровождавшаяся жуткими пытками, продолжалась более четырех часов. Когда осужденного должны были четвертовать, лошади не смогли разорвать несчастного на части, и палачу пришлось надрезать ему сухожилия. Останки Дамьена были сожжены. Отчеты о публичных казнях и материалы процессов над ведьмами и содомитами вполне могли оказать влияние на «фантазии» де Сада, вернее, его персонажей-либертенов.