Читать книгу "Сталин. Каким я его знал - Анастас Микоян"

Подъезжая к заводу, увидел около заводских ворот 5–6 тыс. рабочих. Похоже, идет неорганизованный митинг. У самого входа на завод Лихачев и Крестьянинов ругаются, причем на родном «матерном» языке. Я впервые услыхал, как Лихачев разговаривает с рабочими, и спросил: что происходит, почему столько народу собралось? Лихачев объяснил, что рабочие хотят пойти в цеха работать, а он не может их пустить, так как завод заминирован. Тут рабочие узнали меня, и отовсюду посыпались вопросы: что происходит в Москве, почему правительство удрало, почему секретарь парткома завода и секретарь комитета комсомола тоже удрали? Почему никто ничего не объясняет, почему на завод не пускают?

Я выслушал спокойно, потом сказал: «Товарищи, зачем возмущаться? Война идет! Всякое может быть. Кто вам сказал, что правительство убежало из Москвы? Это провокационные слухи, правительство не убежало. Кому надо быть в Москве, находится в Москве, Сталин в Москве, Молотов тоже и все те люди, которым необходимо быть здесь. А уехали наркоматы, потому что им нечего в Москве делать, когда фронт подошел к стенам города. Они должны руководить промышленностью, хозяйством страны. Это удобнее делать не во фронтовом городе. Нас можно упрекнуть только в том, что этого раньше не сделали. Сейчас это делается вполне продуманно, по указанию ГКО, ЦК партии и Совнаркома, то есть так, как это положено. А вы почему шумите? – спросил я. – Вам же выдано жалованье за две недели вперед? И сегодня, хотя вы и не работаете, жалованье получили. Сейчас от вас требуется полное спокойствие, подчинение распоряжениям власти, которые вытекают из военной обстановки. Спокойствие и организованность для отпора врагу и защиты Родины. Я прошу вас разойтись по домам и не нападать на директора, потому что он не решает этого вопроса, а только выполняет указания правительства». Постепенно рабочие успокоились и стали расходиться.

Потом, когда мы зашли в цех, я стал спрашивать Лихачева, как дела на заводе. Он ответил, что у станков оставлены надежные товарищи-коммунисты. Они полностью проинструктированы, и, если получат приказ, станки будут взорваны. Я видел этих рабочих: строгие, организованные, не проявляющие никакой паники, хотя обстановка была крайне напряженная. Население города в целом вело себя спокойно, не было видно панических проявлений, все были уверены, что фашисты не прорвутся в Москву.

Вскоре положение на фронтах в целом стало стабилизироваться, под Москвой тоже. Новые наши войсковые соединения из Сибири приближались к Москве, что уменьшало опасность возможного прорыва немцев.

* * *

Когда наркоматы были эвакуированы из Москвы в восточные районы страны, Совнарком переехал в Куйбышев. На Вознесенского было возложено руководство Совнаркомом в Куйбышеве. В один из приездов Вознесенского в Москву Сталин дал ему документ – по нему Вознесенский получал право решать любые вопросы касательно деятельности наркоматов и наркомов, которые обязаны были выполнять его указания. Фактически Вознесенский выполнял функции Председателя Совнаркома в эвакуации. Он остался очень доволен этим, однако был не в состоянии подчинить себе все наркоматы, поскольку те разместились в разных городах, а связь их с Куйбышевым была плохая и телеграфная, и железнодорожная, и воздушная. С другой стороны, эти города имели хорошую связь с Москвой. Поэтому каждый из членов ГКО давал прямые указания наркомам и рассматривал просьбы, минуя Куйбышев. Вообще, отношения в тот период у Вознесенского со Сталиным были нормальные.

Сталин предложил Молотову выехать в Куйбышев, побыть там некоторое время, посмотреть, как Вознесенский осуществляет руководство делами, как там Совнарком устроился, как работает.

Молотов согласился, но добавил: «Пусть и Микоян со мной поедет». Я прямо взвился: «Что я, хвост, что ли, твой? Я здесь имею связь по телефону со всеми областями, я веду большую работу, получаю информацию, выполняю все, что нужно». Я помогал Сталину, передавал его указания на места. И с Куйбышевым связь имел, и с другими городами, где находились наркоматы. Наркомы прилетали в Москву, мы встречались с ними. Мой наркомат был эвакуирован в Ульяновск. Больше половины наркоматовских работников было распущено, годные к военной службе добровольцами пошли на фронт. Своего первого заместителя Крутикова я направил в Ульяновск во главе наркомата с правом управлять им. Через несколько дней небольшую группу работников наркомата предполагал вернуть в Москву. Поэтому я сказал, что через эту группу могу связь держать с Ульяновском и руководить внешней торговлей.

Но вот тогда Сталин решил поддержать Молотова и сказал, чтобы я ехал с ним. «Почему бы тебе не поехать?» – настойчиво говорил он, и я понял, что дальше упорствовать невозможно. Злой за это на Молотова, я промолчал, и мы поехали.

В Куйбышеве собрали заседание Совнаркома, я ознакомился с работой наркоматов, по телефону кое-как созвонился с наркомами, которые разместились в других городах.

Через 5 дней Сталин вызвал меня с Молотовым обратно в Москву.

У нас сложилось впечатление, что Вознесенский делал все необходимое в тех условиях, и наш отъезд не мог нанести ущерба его работе. Вознесенский остался работать в Куйбышеве.

Вознесенский пришел в руководство, когда Сталин разуверился в Межлауке, очень хорошем человеке, прекрасном работнике, занимавшем пост председателя Госплана. Он добился его ареста, и встал вопрос о новом руководителе. В верхушке самого Госплана не нашлось подходящей кандидатуры. Искали на местах. Тогда Жданов на запрос Сталина назвал кандидатуру председателя ленинградского госплана Вознесенского – образованного экономиста, хорошего работника.

Мы его не знали. Хотя он учился в Институте красной профессуры в момент острой борьбы с правым уклоном, нам не было известно какое-либо из его выступлений в прессе или на собраниях против уклона за нашу линию. За правый уклон он также не высказывался. При таких его способностях и активности это было немножко странно.

Но Жданов его хвалил, к тому же Вознесенский не был связан с центром. Молодой человек, его выдвижение будет полезным в том смысле, что его не постигнет участь Межлаука, думал я.

19 января 1938 г. Вознесенский был утвержден председателем Госплана. В Госплане он очень хорошо себя показал, понравился Сталину. Грамотный человек, говорил толково, вдумчиво, он сразу завоевал высокое положение. Сталин увлекся им и сделал такой шаг, который был для нас непонятен: через год или полгода Сталин объявил его своим первым замом по экономическим вопросам в Совнаркоме. Таким образом, в области экономики Вознесенский ставился над всеми нами и над Молотовым как первый человек после Сталина в этой области.

Некоторые члены Политбюро были недовольны этим шагом: председателя Госплана, у которого вся экономика, делать еще и первым замом, то есть освобождать от всякого контроля (Сталин же не мог сам контролировать!) было неправильно. Если бы он был просто замом и председателем Госплана, то был бы под контролем других заместителей, так как был бы на равном положении с нами.

К тому же, как только Сталин начал его возносить, амбициозность Вознесенского становилась очевидной: он стал проявлять высокомерие по отношению к остальным товарищам.