Читать книгу "Всего один век. Хроника моей жизни - Маргарита Былинкина"

Блины были в ходу не только у нас дома. Однажды мама сильно простудилась в цеху и слегла с воспалением среднего уха. На беду, все наши припасы истощились, и в доме осталась одна-единственная луковица. В то же время в заводской столовой «пропадали» мамины обеды по талонам. Конечно, я отправилась за полагавшимися ей за два дня обедами и привезла домой полный бидон сваренного на костях сероватого бульона и два, целых два блина. По одному на человека. Все-таки домашние блины были и размером больше и куда аппетитнее, чем казенные.

Мой ежемесячный иждивенческий вклад в семейный бюджет был скуден: 400 граммов крупы, 300 граммов сахара, сколько-то граммов мяса и по 400 граммов хлеба на каждый день. Но родители не хотели, чтобы я работала. Передо мной была поставлена задача — не упустить ни малейшей возможности, чтобы закончить среднее образование. Я и сама была не против, но школы не функционировали. К моему счастью, случилось то, чего было очень трудно ожидать.

Зимой 43-го, когда не только Москва, но и Сталинград уже благополучно оставались в тылу Красной Армии, продвигавшейся на запад, в Москве вместо школ открылись так называемые экстернаты. В этих платных учебных заведениях безработные вузовские преподаватели готовили оставшихся не у дел восьмиклассников по программам 9-10 классов, чтобы они могли сдать экстерном экзамены и получить аттестат об окончании средней школы.

Мы с Тяпочкой-Тамарой немедля отправились учиться.

Я была немало удивлена, увидев, что этот экстернат помещается в старинном здании Института землеустройства и картографии на Гороховской улице (бывш. Казакова), которая с одной стороны соприкасается с Немецкой слободой, где рос и учился мой отец, а с другой — с Газовым заводом, куда меня привезли сразу после рождения. Геомистическое притяжение Былинкиных к этому району Москвы улицей Гороховской на этом не кончилось и еще будет иметь свое продолжение.

Храм высшей школы с высокими потолками и просторными аудиториями произвел на нас с Тамарой — после стандартного школьного здания — большое впечатление, которое не приуменьшали ни промерзшие стены, ни оледеневшие чернила. Мы, нахохлившись, сидели за столами в шубах, неловко зажимая карандаши руками в варежках. Меня холод не особо донимал. На мне было новое суконное зимнее пальто с пушистым, сероватым, не то заячьим, не то собачьим воротником, полученное мамой по ордеру, которым ее премировали на заводе.

Преподаватели в экстернате тоже были не чета школьным. Я впервые слушала настоящие лекции по географии, литературе, математике, которые читали настоящие седобородые профессора, топтавшиеся в шубах и меховых шапках у доски. Кстати сказать, в экстернате не надо было каждодневно готовить уроки, что представлялось большим плюсом. И там царил дух подлинной демократии. Война заставила вместе сидеть за столами школяров из привилегированных школ и учащихся ремесленных училищ. Странно было видеть сидящих рядом Сашку Чуйкова, холеного картавого парня в каракулевой папахе, сына маршала Чуйкова, и скромного Ваньку Зайцева в потертой промасленной телогрейке.

В 43-м война медленно, но верно откатывалась на запад. Однако напряжение жизни не ослабевало: все то же привычное стояние в очереди за хлебом, ожидание бомбежек, слушание сводок Совинформбюро, неотступные мысли о том, чего бы съесть и во что одеться. Разнообразие в унылую повседневность стали вносить вечерние салюты по случаю освобождения городов. Веселые букеты разноцветных бутонов, раскрывавшихся огнями в темном небе, невольно заставляли думать о том, что всетаки когда-нибудь войне придет конец.

Я училась в экстернате, любовалась салютами, а на маму меж тем навалился еще больший груз забот, отвечавший ее новой директорской должности.

Держу в руках нечто очень дорогое, вобравшее в свои скупые чернильные строчки тяжелую работную жизнь советской женщины, моей мамы.

Серая книжица небольшого формата с надписью черными буквами: «Трудовая книжка». В левом верхнем углу Герб СССР, в правом наклейка: «Былинкина Л.А.»

Приведу всего лишь две записи, произведенные в этом документе в соответствии с такими графами: «Дата», «Сведения о приеме на работу, перемещениях и увольнении (с указанием причин)», «На основании чего внесена запись».

Трест Мосгорсвет

29 нояб.1938 — Тех. секретарь с окладом 300 руб. в м-ц. — Пр. № 1

16 окт.1941 — Освобождена в связи с сокращением объема работы — Пр. № 105 от 15.Х.41

Керамикоплиточный з-д им. Булганина

2 янв.1944 — Зачислить исполняющим обязанности зам. директора с исполнением обязанностей коммерческого директора с окладом 750 руб. в месяц. Пр. № 12 от 11.1.44

В Трудовой книжке имеется ровно двадцать «Благодарностей за хорошую работу» и запись о награждении медалью «За доблестный труд в Великой Отечественной войне» в 1946 году. Цена потерянного здоровья.

В ту пору мне не раз думалось, что лучше служить, как моя подружка Валя Горячева, в составе зенитного расчета и подносить при бомбежках Москвы снаряды к орудию, чем быть коммерческим директором, как мама, и отвечать за снабжение всего заводского производства необходимыми материалами, которых при той всеобщей разрухе и нехватке днем с огнем трудно было сыскать.

Едва ли можно себе представить, что значит быть женщине коммерческим директором советского завода (к тому же без партбилета и экономического образования) в военное время. Это значит вертеться как белка в сумасшедшем колесе в сумасшедшее время. Что такое «сумасшедшее колесо»? Это значит — круговой натуральный обмен или хаотический бартер. Если, скажем, заводу им. Булганина, где работала мама и где производили облицовочную плитку для метро и гранаты для фронта, понадобились (а они часто надобились) шарикоподшипники, то их надо было просить у директора Шарикоподшипникового завода в обмен на плитку. Но «Шарику» нужна не плитка, а кирпич. Для этого маме надо было договариваться с директором Бескудниковского завода, чтобы он дал кирпич «Шарику». Но Бескудникам не нужны подшипники, а нужны текстропы (я так и не выяснила, что такое текстропы) в обмен на свой кирпич. Следовательно, теперь надо для Бескудников где-то добывать эти текстропы, чтобы Бескудники дали кирпич «Шарику», а «Шарик» дал бы наконец керамико-плиточному заводу искомые подшипники. А назавтра вновь начиналось добывание иных материалов по новым заколдованным кругам.

Такие вот круги надо было расколдовывать худенькой усталой директорше Лидии Александровне, вертеться в этих колесах почти до умопомрачения и из последних сил.

Мама приходила поздно вечером домой абсолютно измотанная, с темными кругами под глазами, не забывая при том раздобыть что-нибудь поесть, принести что-то на ужин.

После войны ситуация к 47-му году будто бы изменилась к лучшему. Маму, воздав ей по заслугам, перевели в Управление стройматериалов при Мосгорисполкоме, ставшее центром распределения строительных материалов. Теперь все те директора заводов, с которыми она налаживала бартерные и добрые отношения со своим заводом, сами приезжали к ней на поклон с просьбой «выделить» тот или иной дефицитный материал или оборудование, подсказать, как и чем строить социализм. Теперь на ней, на главном инженере управления, лежала ответственность за работу не только одного своего завода, но и всех предприятий строительной промышленности Москвы.