Читать книгу "Бригантины поднимают паруса - Юрий Никитин"

Она вздохнула.

– Понимаю, почему говоришь именно мне с таким жаром. Да, Израиль будет противиться яростнее всех.

– Хотя поймет необходимость одним из первых, – уточнил я.

– Израиль согласился бы, – сказала она, – если бы это он устанавливал законы всему миру!.. Но этого никто ему не позволит, дураки набитые, а нам трудно согласиться, чтобы…

Она замялась, я продолжил:

– Чтобы презренные гои и всякие там акумы диктовали свою волю Великому Израилю?.. Понимаю, но… это же не Россия или Штаты будут диктовать свою волю!.. Это все человечество будет…

– Ну да, – прервала она саркастически, – вот только кто будет олицетворять это все человечество?.. Всякие там объединения типа ООН себя дискредитировали. Нужна организация не просто всех наций, а просвещенных!.. А это уже ущемление остальных, что тоже имеют какие-то права! И как с этим?

Я двинул плечами.

– Поступить по-русски.

– Это как?

– Как-то один еврей, – сказал я, – пришел к раввину и говорит: выдаю дочь замуж, надо на пир зарезать гуся. У меня их два: серый и белый, они очень дружат. Какого зарезать?.. Зарежь серого, отвечает раввин. Но белый, говорит еврей, будет сильно скучать. Тогда зарежь белого!.. Но серый будет сильно грустить… Раввин говорит: так зарежь обоих! Еврей отвечает: гостей будет мало, зачем нам два?… Тогда не режь обоих, говорит раввин. Но как не резать, говорит еврей, гостей угостить надо… Раввин говорит: не могу решить твою сложную этическую проблему, но вот через дорогу русский священник, спроси у него. Приходит еврей и говорит: у меня два гуся, белый и серый. Нужно на пир одного, какого зарезать?.. Священник говорит: зарежь серого. Но как же, отвечает еврей, белый будет грустить… Ну и хрен с ним, ответил православный.

Эсфирь некоторое время хлопала глазами, наконец проговорила с сомнением:

– Значит, решать по-русски?

– Зато решать, – подчеркнул я. – Лучше корявое решение, чем никакого. Необходимость выживания всего человечества диктует и оправдывает необходимость насилия над некоторыми его частями.

– Не самыми разумными, – добавила она, – и сознательными… но все равно вой будет.

– А его поднимают по любому поводу, – сказал я. – Воют, на то и либеральная оппозиция. Ей все равно не угодишь, потому и слушать ее не стоит.

Она подумала, покосилась на кофейный агрегат.

– Тебе айриш или глясе?

Я сдвинул плечами.

– Если твоя деревенская кофемолка другому не обучена… Только не айриш, я за рулем.

– За каким рулем?

– Виртуальным, – пояснил я. – Не знаешь, что со временем почти все перейдут в виртуальный мир?

– Кроме тебя, – сказала она язвительно.

– Точно, – подтвердил я. – Всю работу смогут выполнять роботы, останется только наука и чуточку творчества, а что делать остальному люду?.. Так что я и еще горстка настоящих продолжим двигать цивилизацию дальше, как и двигали ее последние десять тысяч лет.

– А почему горстка?

– А всегда была горстка, – ответил я. – Думаешь, во времена Галилея ученых было больше?..

Она сказала рассерженно:

– У тебя взгляды какие-то…

– Какие?

– Неправильные!.. Человеконенавистнические!

Я пробормотал:

– Взгляды имеют свойство меняться. Как у отдельных людей в зависимости от возраста или приобретенного опыта, так и у народов… и даже у всего человечества.

– Ого!.. Ах да, ты же стратег!

– Вот тебе и «ого», – сказал я. – Когда требовалось нарастить массу человечества, тогда было принято думать, что любая жизнь сверхценна, нужно беречь ее и холить. Но вот массу набрали, теперь понадобилось уже не количество, а качество. Человек начал жить значительно дольше, стал образованнее, развитее, и общество переходит на новую ступень, для простоты можно называть ее предсингулярной.

Она спросила враждебно:

– И что, часть людей, развитых не столь интеллектуально, предлагаешь убить?

Я покачал головой.

– Зачем? Нужно всего лишь не мешать им самим убиваться. Это называется свободой. Каждый человек вправе распоряжаться своей жизнью. Не стоит ему навязывать институт брака с целью рождения детей, достаточно ввести в тренд нетрадиционные сексуальные отношения и последний писк моды, чайлдфри…

Она поморщилась.

– Это другое дело.

– Намного? – спросил я. – Человек, который сознательно убивает себя, пусть и таким гуманным способом, вполне заслуживает, чтобы я ему помог, пустив пулю в голову.

Она вздрогнула, зябко повела плечами.

– Не понимаю, когда шутишь, а когда серьезен.

– От шутки до серьезы один шаг, – напомнил я, – а иногда и того нет.

Она покачала головой.

– Что-то мне страшновато от твоего будущего. Недаром одни апокалипсисы в фильмах и сериалах… Возьми вон еще печенье.

– Сухое, – ответил я обличающе. – А сладкое уже сама тайком под одеялом поела?.. Ну тогда тащи на стол, не прячь. Почему все евреи такие жадные?

– Как все русские такие пьяные, – отпарировала она. – У сытых мозг хуже работает, не знал?

– И знать не хочу, – ответил я. – У меня он пусть и не пробует увиливать!

Она взглянула в упор, в глазах мелькнула смешинка.

– И что… он у тебя всегда работает в полную мощь?

Я ответил ей таким же честно-брехливым взглядом.

– Всегда… за исключением некоторых моментов. Сейчас, когда вот хорошо поел, такой момент вообще-то приветствуется…

Договаривая, уже начал смотреть записи вчерашнего дня, начиная с того момента, как Хиггинс проводил меня, приятно улыбаясь и пожимая руку.

Довольно быстро наткнулся на момент, где он тщетно пытается позвонить Хашиму. Интересно наблюдать за его лицом, ожидание триумфа сменяется недоверием, затем страхом и в конце концов приступом настоящей паники. К его чести, надо сказать, быстро взял себя в руки, моментально вызвал охрану на двух джипах и отбыл, не дожидаясь ночи.

За городом след потерялся, я попробовал проследить за боевиками, что напали по дороге, но понял только то, что двое из его личной охраны руководили и направляли, остальные – простые наемники, довольно низкой квалификации.

– Вот, – сказал я и взял со столика рядом ее планшет, – а что я тебе покажу…

Она сказала мрачно:

– Если ты и мой планшет взломал, я тебя не просто убью, а еще и расчленю, как Джек-потрошун. Или Потрошист, не помню.

– Я ничего не взламываю, – ответил я честно, – твой пароль в неприкосновенности.