Читать книгу "Маскарад на семь персон - Олег Рой"

Учительский стул Кристина бросила в угол справа от классной доски, на кучу приготовленных в стирку штор (под ними можно не мыть, вот радость-то) – ставить его на стол нельзя категорически, покрывающее столешницу оргстекло царапается, а может и треснуть. Заставят заменять, а откуда Кристине взять оргстекло? Вот интересно, почему никто не говорит «плексиглас», все, ломая язык, выговаривают спотыкучее «оргстекло»? Ведь «плексиглас» гораздо красивее…

Ладно, пора, громыхая ведром, тащиться в туалет за водой. На часах начало третьего. В одиночку меньше чем за сорок минут не управишься, значит, мать опять будет пилить…

За спиной негромко громыхнула расхлябанная дверь: школьное здание уже порядком обветшало, и сквозняки гуляли по нему вольно, как будто это их дом, а люди – так, пришлые. Когда принесу воды, надо будет на ключ закрыть, подумала Кристина: тепло-то тепло, но простуду на сквозняке запросто можно подхватить. И сиди тогда с градусником и носовым платком, пялься в подслеповатое окошко на облетающий сад. На уроках торчать – невелика радость, но дома – еще хуже…

И тут на нее упал потолок.

Нет-нет, не потолок. Потолок твердый, а на нее рухнуло что-то мягкое, душное – как будто ожила одна из сваленных у двери штор. Да еще руки отрастила – жесткие, корявые. Они схватили Кристину за локти, рванули назад, так что плечам стало больно…

Она попыталась вывернуться, но пыльная тряпка забила нос и рот, в глазах потемнело, и по этой темноте посыпались частые яркие звезды…

И сыпались, и сыпались – долго. Целую жизнь, наверное.

Но, когда, почувствовав, что хватка нападавших ослабла, Кристина содрала с себя душные тряпки, часы показывали половину третьего.

Всего-то.

В классе никого не было. Дверь опять громыхнула, точно хохотнула – ха-ха-ха.

Кристина выпрямилась, расправила плечи – осторожно, словно от резкого движения тело могло рассыпаться на кусочки. Хотя боли почти не было. Только плечи ныли, и там, где в нее вцеплялись чьи-то жесткие корявые пальцы, остались болезненные ушибы. И еще немного саднило – там…

Мелькнула надежда: может, они – те, кто хватал, накрывал шторой, держал, пытался что-то делать с ее беспомощным телом – может, они ничего не смогли? Но уже через мгновение девушка заметила на ногах среди мерзких, похожих на овсяный кисель, потеков бурые мазки – кровь.

Если бы Кристина жила в Москве – ну или хотя бы в Калинине – стоило бы, наверное, пойти куда-то, где ее осмотрят, все запишут, соберут «улики» – следов-то эти уроды оставили навалом! И еще каких следов-то! Биологичка не за красивые глаза называла ее «светлой головой». Кристина понимала, что и кисельные потеки, и синяки (там, где ее держали корявые пальцы), и все остальное – это ж целая куча улик. Но куда идти в их маленьком поселке? В медпункт, где на одну унылую врачиху два полупьяных фельдшера да санитарка-уборщица? В милицию? Вот прямо разбежалась!

Себе же хуже будет.

Терпеть косые взгляды, шепотки «порченая», а то и «напросилась» – потому что «нет дыма без огня», и «жучка не захочет, кобелек не вскочит». Да и ради чего? Следы следами, но опознать она все равно никого не смогла бы. Не смогла бы даже сказать, сколько было нападавших. И что, примерять «следы» ко всем жителям поселка? Выяснять, кто заходил после уроков в школу? Да кто угодно! Входная дверь чуть не нараспашку. Ищи ветра в поле!

Стиснув зубы, Кристина кое-как ликвидировала «разрушения»: отряхнула форменное платье (к счастью, не пострадавшее), содрала с ног остатки трусиков и колготок (мать наверняка скандал закатит, что «деньги плочены», но колготки рвались о фанерные занозы стульев регулярно, так что дело обычное, а трусики просто выбросить, мать их не пересчитывает), пригладила волосы. Вытащила из шкафа ведро со шваброй и потащилась в туалет – обычная картина, дежурная собирается протирать в классе пол.

В коридоре Кристина настороженно оглядывалась – как будто нападавшие могли подстерегать ее за дверями опустевших классов. Вспомнилось некстати, как они с подругой когда-то радовались, даже гордились, что учатся в одну смену, что не приходится сидеть чуть не до ночи и брести потом по улочкам, освещенным лишь желтыми оконными квадратами. Была бы вторая смена – сейчас в школе гудела бы толпа, и ничего бы не случилось. Впрочем, Кристина сама могла бы учиться во вторую смену… Судьба, видно.

Она закрылась в дальней от входа кабинке и долго подмывалась над щербатым, с рыжими потеками унитазом. Какие там биде! Это у вас там, в жизни без резиновых сапог, в чистых приличных местах биде, а мы – вот так, прямо над унитазом. Не над умывальником же! А если кто-то зайдет? В кабинке, по крайней мере, никто не видит, что ты делаешь. Дергаешь за рычаг – и черпай, пока «водопад» не иссяк. И еще раз, и еще, и еще…

Потом набрала в ведро воды, доплелась до класса, уже не оглядываясь – в самом деле, чего ей теперь-то бояться? – протерла наскоро пол.

Когда Кристина закрывала дверь, на часах едва перевалило за три. Почти и не задержалась…

Все как обычно.

Обычное дежурство, обычный скандал за порванные колготки – «на тебя не напасешься!».

Все. Как. Обычно. Ясно? Так она твердила сама себе, повторяя снова и снова, как молитву: все как обычно. Казалось, если старательно вдалбливать в собственную голову, что ничего не было, – происшествие исчезнет, канет в небытие, превратится в сон. Страшный сон, но – просыпаешься и нет его. Можно жить дальше. Нужно только убедить себя…

Она и старалась вести себя «как обычно». Хотя тряслась, как осиновый лист, высчитывая дни и сроки – а вдруг еще и? Тогда точно придется что-то придумывать. Среди девчонок ходили разные глупые слухи: что с первого раза забеременеть нельзя и все такое. Но Кристина – не зря биологичка ее хвалила – мыслила здраво и понимала, что насчет «первого раза» – немыслимая чушь. Все может быть, и тогда…

Но – обошлось.

Теперь можно было еще более убедительно твердить себе, что ничего не случилось. Сидеть на уроках, гнуться над учебниками – заниматься, выпускной класс все-таки.

Никому и в голову не пришло, облегченно вздыхала Кристина, что с ней «что-то не так». Видимо, она достаточно достоверно изображала свое «все как обычно». Только заворачивая за угол или входя в пустой класс, на секунду притормаживала – как будто усилие над собой делала. И на дискотеки в поселковый клуб отпрашиваться у матери перестала – якобы потому, что все равно без толку, нечего и пытаться. Мать действительно выдавала разрешение на «танцульки» очень редко, каждый раз с таким скандалом, что и развлечений никаких уже не хотелось. Вот Кристина и перестала отпрашиваться – чего, мол, нервы трепать, мать поедом ест, лучше уж совсем без клуба, спокойнее. Но на самом деле девушка просто боялась туда идти. Боялась панически. Что, если кто-то пригласит ее на «медляк» и она узнает… запах. Или, что еще хуже – руки.

Дома, с тех пор как Кристина перестала «биться за свободу», действительно стало поспокойнее. Мать чуть не все вечера просиживала у соседа – смотрела телевизор. Нет, в самом деле. Когда бы Кристина ни заглянула на соседскую половину, видела одно и то же: Петр Петрович, откинув с обеденного стола край потрепанной, когда-то зеленой скатерти, тыкал паяльником во что-то угловато-непонятное, мать сидела на жестком стуле с высокой спинкой – очень прямая, «как аршин проглотила» – и неотрывно пялилась в мерцающий экран.