Читать книгу "Миф Коко Банча - Анна Данилова"

Часть вторая

Глава 24.

Богатая вдова Маргарита Арама

Рита вернулась с кладбища поздно вечером. На могиле Оскара она нашла свежие хризантемы – цветы, принесенные теми, кто его любил при жизни и продолжал помнить и после смерти. Это могла быть какая-нибудь медсестра, с которой у него была интрижка, закончившаяся грустно, как и все его непродолжительные невесомые романы. Или же коллега по работе, так и не сумевшая привыкнуть к тому, что его нет рядом. Возможно даже, пациентка, которой он помог избавиться от бесплодия и сделать ее счастливой. Рита только со слов Саши знала, как много друзей и знакомых пришли проводить доктора Араму в последний путь. Сергей Можаров в тот день не смог появиться на кладбище – подвернул ногу на ровном месте, и долго не появлялся даже в больнице у Риты, хотя продолжал присылать ей подарки через Сашу.

О смерти своего мужа Рита узнала случайно. Все планы Саши и Можарова относительно того, в какой момент удобнее всего сообщить ей трагическую новость, были сорваны появлением в больничном коридоре одной больной астмой дамы, которая в выздоравливающей Рите, прогуливающейся по зимнему саду, узнала жену доктора Арамы и бросилась к ней со своими соболезнованиями. Рита, которая сначала ничего не поняла и даже рассердилась на совершенно чужую женщину (она совсем ее не помнила, вероятно, это была одна из гостей Ащепковых или других общих знакомых, в обществе которых предпочитал бывать Оскар), посмевшую сунуть нос в ее личную жизнь, даже успела нагрубить ей. Но когда увидела неподдельное удивление и даже возмущение на лице навязчивой дамы, решила переспросить, о каком соболезновании, собственно, идет речь. Ведь она-то думала, что та выражает ей свои чувства по поводу ее разрыва с Оскаром. «Рита, но ведь ваш муж умер…» И тут эта дама, до которой только сейчас дошло, что стоящая перед ней в халате вдова доктора Арамы могла находиться здесь именно после перенесенного ею стресса и даже, больше того, могла тронуться умом после смерти Оскара, сразу смолкла и даже прикрыла рот рукой. Мысль же о том, что Рита может не знать о смерти мужа, даже не пришла ей в голову. «Бедняжка, – пробормотала она, – надо же, ничего не помнит…» – и поспешила спрятаться в своей палате.

А Рита, как стояла, так и опустилась, скользнув по стенке, на пол. Она даже не почувствовала боли, когда ее тело соприкоснулась с ледяными плитками пола. Пролежав в зимнем саду около часа, она не слышала криков медсестры, которая, на ее счастье, и обнаружила ее лежащей на полу с разбитым носом и в луже крови. Придя в себя в палате, Рита сначала не могла вспомнить, что же с ней произошло и почему так болит нос и рассечена губа, а когда вспомнила астматическую даму, известие о смерти Оскара показалось ей нелепым. Она не поверила в это и, позвонив Саше, попросила его немедленно приехать.

Саша – верный раб, паж, слуга и друг, явился сразу же, бросив все дела в можаровской фирме, где он проработал уже пол-лета. Он, как и Сергей, стал своим человеком в клинике, и его все полюбили за несвойственную его возрасту общительность и, конечно, подарки. Весь персонал пил хороший кофе и набирался шоколадных калорий, которыми обеспечивал их этот словно проснувшийся от младенческой спячки, оживший и почувствовавший вкус к уже взрослой жизни десятиклассник. Рита понимала, что во многом за свое перерождение и пробудившуюся жизненную активность он должен быть благодарен, конечно, Можарову, и радовалась в душе, что Сергей принял участие в Саше.

В белом халате, высокий и стройный, Саша даже показался Рите совсем взрослым, если бы не совсем еще мальчишеский, восторженный взгляд…

– Саша, где Оскар? Ты давно его видел?

И по тому, как отреагировал Саша на этот неожиданный вопрос, она вдруг поняла, что Арамы нет в живых. И что разговоры о том, что он якобы перебирается в Петербург и собирается там открыть филиал своей клиники – ложь, попытка оттянуть момент, когда ей можно будет рассказать о его смерти. Саша молча смотрел на нее, не в силах сказать правду. Слишком уж они с Можаровым заврались.

– Он умер? – Рита вдруг почувствовала необыкновенную легкость в голове, словно из нее вынули все, что только можно было, оставив лишь память об Араме. За один миг перед ней промелькнула вся ее жизнь, связанная с этим человеком: их морские купания, солнечные завтраки с поеданием сладкой форели в кафе на берегу, первая близость, спровоцированная исключительно ее любопытством и желанием стать взрослой женщиной. И вдруг поплыли пожелтевшие от времени картинки: Клара, слюнявыми пальцами подсчитывающая сторублевые купюры, которые ей дал Оскар «на жизнь»; свиные щи с укропом, оранжевые, жирные и густые, которые Клара наливает в большую японскую тарелку «своему любимому зятю»; отец, читающий газету в кресле; кафельные плитки, пляшущие у нее перед глазами во время утреннего любовного акта в ванной комнате, куда увлек ее сладострастный Оскар, которого она еще тогда начала потихоньку ненавидеть; чистая и уютная квартира, новая, пахнущая свежим ремонтом, и Клара, придирчиво оглядывающая французские обои в спальне («по-моему, этот рисунок пошлый, мне больше по вкусу авангард»); пирожки на противне, гул голосов, доносящийся из гостиной, где собрались гости, которые пришли поздравить Араму с сорокалетием; раскрасневшаяся от выпивки Вера Ащепкова, говорящая о том, что ей наплевать на гостей, что они для нее только фон… Ведь она положила глаз на Амфиарая («потому и напилась, когда поняла, что он смотрит только на меня»), вдруг только что пришло в и без того заполненную всяким вздором и путаными мыслями Ритину голову. Амфиарай, обнаженный, с влажно поблескивающим телом, лежит, раскинувшись на ковре среди восточных подушек; вот он же, но уже в белоснежной рубашке с бриллиантовыми запонками, улыбаясь белозубой улыбкой, подносит ей бокал с шампанским; холодный платиновый браслет; огни ночной Москвы; Арама, произносящий свистящим злым голосом мерзейшие вещи, матерящийся, как последний грузчик; Оскар, уже обнимающий ее и целующий на прощание со словами: «Бедная ты моя девочка, и куда же тебя несет? Я же хотел твоего счастья, я все делал для этого… В чем моя ошибка?»…

– Мы не хотели тебе говорить. Ты бы не выдержала после операции.

– Как он умер? Когда?

– В тот день, когда ты попала под машину.

– Что с ним случилось? – По его глазам она прочитала готовность снова солгать, лишь бы только не причинить ей боль. – Он застрелился? У него был пистолет? Или сердце? Но сердце у него было здоровое… Саша, говори, не жалей меня.

– Он перерезал себе вены и пустил горячую воду…

Рита, закрыв лицо руками, заскулила. Саша вышел в коридор и, привалившись к стене, замер, прислушиваясь к звукам рыданий, доносящимся из палаты. Он понимал, что ей надо сейчас побыть одной, но и оставлять ее без присмотра тоже было опасно.

Оксана, медсестра, мелкими шажками семенящая в его сторону с большим подносом в руках – на марлевой салфетке лежали ровным рядом одноразовые шприцы и ампулы с лекарствами, флакон со спиртом и банка с ватой, – поравнявшись с ним, одарила его ослепительной улыбкой.

– Оксана… Ты не могла бы вернуться сюда после всех этих уколов. Есть дело.