Читать книгу "Мальчики для девочек, девочки для мальчиков - Уильям Сароян"

– А я разве тебе не полезна, когда приходит твой трудный час?

– Нет, и я тебе тоже нет. Но я хочу быть тебе полезным и всячески пытаюсь, хотя знаю, что у меня ничего не выходит. Возможно, могло быть хуже, если бы ты вышла замуж за кого-то другого. Но терпение и бережное отношение к людям никогда не было моей сильной стороной. Едва я кого увижу, мне сразу кажется, что все, что мне надо, я про него уже знаю. Сколько раз я пытался быть терпеливым, но мне это так трудно, что эти попытки даже сказываются на моем здоровье. По большей части я тут же начинаю нервничать; у меня даже завелись какие-то такие маленькие мускулы и нервы, которые начинают подергиваться и все последние годы довольно сильно меня мучают. И больше всего они меня мучают, именно когда я изо всех сил пытаюсь культивировать терпение. Думаю, что по самой своей природе я предрасположен к радости, к здоровым развлечениям и покою, а еще для меня характерен вдумчивый подход к интеллигентности, истине и личностному росту: ведь сколько радости в том, чтобы быть умным, знать истину и расти. Когда стараешься быть по-настоящему приличным человеком – это ведь радость, а вовсе никакая не мука.

– Если бы у нас было много денег, все было бы по-другому, – сказала женщина.

– Много денег – это, конечно, подспорье, но только для начала, а не как венец всему. Деньги можно было бы пустить на оплату долгов, чтобы я не чувствовал, как они на мне висят и давят на мозги. Кроме того, эти деньги я пустил бы на самые лучшие развлечения и обеспечил себе с их помощью самое крепкое здоровье, какое только возможно.

– Но денег нужно все-таки немножко больше, чем на то, чтобы просто отдать долги. Без денег у всех начинается сразу какая-то усталость. Это я по себе сужу. Просто вот как узнаешь, что их не очень много, так сразу же устаешь. Потому-то мне, наверное, и приходится так долго спать по утрам.

– Ну, тебе приходится спать допоздна, потому что ты поздно ложишься, – все равно же каждый день какое-то время на сон необходимо, но тут еще вот что: тебе не хочется вставать раньше, потому что тебе не нравится твоя жизнь.

– Но ведь долги – это не моя вина!

– Нет, не твоя. Моя. Я всегда играл, но раньше мне никогда не приходилось задумываться о последствиях проигрыша. В результате я никогда много не проигрывал, а частенько даже и выигрывал. А теперь, когда я играю, я понимаю, что это я не один играю, это мы все, и если я проиграю, это ударит по всем. И это приводит к появлению опасений и волнения там, где не должно быть вообще никаких раздумий.

Игрок должен действовать абсолютно машинально. Он должен просто угадывать, не очень заботясь о том, правильно он угадывает или нет. Ай, ладно, черт с ним.

– Я не хочу, чтобы ты снова начал играть, – сказала женщина. – Мы из-за этого уже такой ад прошли! Обещаешь?

– А ты можешь обещать, что не будешь несчастна, если не сможешь жить так, будто у меня денег просто куры не клюют? Если ты мне это можешь обещать, то и я пообещаю больше не играть.

– Но мы же не можем жить в этой приказчицкой халупе вечно? Я этот дом ненавижу, всегда ненавидела и всегда буду ненавидеть. И Сан-Франциско я ненавижу. Какой прок в том, чтобы притворяться, будто это не так? Одна только мысль о том, что я проснусь и окажусь снова в этом паршивом доме и в этом паршивом городе, вызывает у меня ненависть.

– О’кей. Но не значит ли это, что я должен продолжать думать о том, как бы переместить нас куда-нибудь туда, где тебе будет нравиться, в такой дом, в котором тебе будет хорошо? Не значит ли это, что я должен каждый день терпеть, терпеть, терпеть – до того, что на это уже уходит мое здоровье? И не значит ли это, что изо дня в день я не могу спокойно сесть и сосредоточиться на работе настолько, чтобы написать уже что-нибудь такое, что не вызывало бы у меня тошноты? А раз так, разве я не должен непрерывно ломать голову над тем, как бы заработать денег быстрее, чем литературой, и разве это ломанье головы не приводит с неизбежностью прямиком к игре?

– Ну, понятно: во всем виновата опять я, все как всегда, без этого ты не можешь.

– Да отчего же? Но неужели нельзя взглянуть на все это иначе? Смирись с тем, что есть, хотя бы на год. Пойми: всего через год мы сможем вести жизнь, которая будет ближе к той, что тебе нравится, потому что в течение года я смогу работать и зарабатывать деньги, а не думать все время ни о том, как ты несчастна, ни об игре.

– Все, я хочу спать и надеюсь, что я не беременна.

– Я тоже хочу спать и надеюсь, что ты беременна.

Глава 26

Много позже, спустя множество бессонных мгновений, когда далеко в прошлое одно за другим кануло множество невысказанных изъявлений дружбы, любви, нежности, вражды, ненависти и отвращения и незаданными осталось множество горьких вопросов, они лежали, то и дело невзначай почти соприкасаясь руками и слушая дыхание друг друга; при этом каждый чувствовал близость другого и одновременно его непреходящую какую-то растревоженность, и женщина сказала:

– Ты не спишь?

– Сплю без задних ног.

– Мне страшно.

– Чего вдруг?

– Не знаю.

– Если ты это к тому, чтобы перебраться ко мне в кровать, то давай.

Женщина выпросталась из-под одеяла и голая, упруго сотрясаясь, запрыгнула к нему и вжалась в него спиной, чтобы он мог обхватить ее и прижать к себе, как он всегда ее обхватывал и прижимал, когда она говорила, что ей страшно.

– Как-кая же все это ложь! – сказала она, когда согрелась и расслабилась.

– Это ты о чем?

– Да все о том же. Потому-то я и верю только в деньги и в то, что мальчики для девочек. Ту ложь, которой мальчики окружают девочек, а девочки мальчиков, деньги делают гораздо приличнее и гораздо приемлемее для обеих сторон.

– Ложь – это начало всякого зла, неустройства и грязи.

– Да все равно же все лгут! Все лгут, и ты это знаешь. А раз так, наверняка это тоже для чего-нибудь нужно, а если это нужно, то не лучше ли это принять и смириться?

– Не знаю. Может быть. Но даже если так, такая идея мне не нравится. Она непрактична. Гораздо проще с самого начала не лгать. Зачем кого-то обманывать? А главное, зачем обманывать себя? А причина моей надежды на твою беременность в том, что если детей у нас будет достаточно много, то, может быть, из них хотя бы один или двое нормально в эту катавасию впишутся.

– Те двое, что у нас уже есть, вполне нормально в нее уже вписались, разве не так?

– Кто знает? Не исключено, что у них все нормально только до тех пор, пока жизнь не устроит им проверку, и тогда может оказаться, что все не совсем нормально. А вот если их будет достаточно много, кто-то один вдруг да и прорвется даже и сквозь проверку.

– Проверку тем, что, повзрослев, они превратятся в такое же дерьмо, как и все остальные? Ты это имеешь в виду?

– Ну да, если тебе хочется излагать это в столь изысканной форме.