Читать книгу "Под крыльцом - Кэти Аппельт"

Но, может быть, она не знала это правило?

Он постарался припомнить, не было ли у них разговора об этом. Кажется, нет. Он был уверен, что она знает правило. Ведь все древние оборотни знали его. Он не сомневался, что Мокасиновая Праматерь рассказала о нём своей дочке. Должна была рассказать.

Он был совершенно измучен. Каждая клеточка его тела болела и ныла от усталости. Вернувшись в хижину, он без сил упал на свою циновку и сразу уснул мертвым сном. Он не видел, как на ночном небе появился узкий серп молодого месяца, не слышал, как его дочь взяла глиняный горшок и тихонько вышла из хижины. Он не почувствовал, как кончилась ночь и взошло солнце, как согрелся воздух и настал тёплый летний день. Тяжёлая свинцовая усталость, словно цепями, сковала его по рукам и ногам. Он спал как убитый.

И ему снился сон. Снилось, что он расправил сильные крылья, взмыл высоко в небо и парит над верхушками деревьев, ловя тёплые воздушные потоки. Внизу под ним расстилалось бескрайнее зелёное море лесов. Далеко-далеко на юге он видел морскую синь. Он чувствовал, как его омывает свежий бриз. А по ночам он любовался чернильно-чёрным небом и яркими звёздами.

Полёт. Когда он в последний раз поднимался в воздух? С тех пор прошло десять лет. Десять долгих лет. Как он соскучился по небу! Как хотелось ему взмахнуть крыльями и очутиться высоко-высоко!

Теперь он мог летать только во сне. Зачем, во имя чего он отказался от этого? Он снова описал круг над кронами деревьев и постарался вспомнить. В самом деле, зачем?

И он вспомнил. Колыбельная, прекрасная мелодия без слов, которая, казалось, звучала для него одного. Ночная Песня! Полёт вдруг перестал волновать его. Единственное, что его волновало теперь, — это Ночная Песня. Только она. И он начал падать с высоты. Он падал вниз всё быстрее и быстрее. Он всё вспомнил. Окрылённый любовью, он отдал свои крылья. Он отказался от полёта, чтобы взлететь на вершину счастья. Ночная Песня.

Но кроме неё была у него и другая любовь — любовь к светящейся малышке, к девочке, искрившейся в солнечном свете. К их дочери. Да-да, у него есть дочь.

Во сне, падая с высоты, он вспомнил о ней, ведь он качал её на руках и пел ей песню, свою песню. Ту, что поёт любящий отец любимой дочери. Он вспомнил.

Но сон всё ещё не отпускал его из своих объятий.

У Зоркого Сокола тоже было ещё одно, другое, имя — отец.

76

Лёжа на глубоком дне илистой протоки, Царь-аллигатор каждую ночь наблюдал за человеком, который плыл в своей пироге вдоль Большой песчаной поймы. Это начинало его забавлять. Он знал, что человек вздумал охотиться за ним. А ещё он знал, что человек будет пускаться на разные хитрости, чтобы попытаться выманить его из укрытия. Человек затеял опасную игру.

Царь-аллигатор не боялся. Уже давным-давно никто не отваживался сразиться с ним. Последний раз это было много сотен лет назад. Несколько охотников из старой деревни заявились на его территорию. Они надеялись поймать его, но допустили глупую ошибку. Они попытались пройти к нему по зыбучим пескам, что тянулись между Большой и Малой песчаными поймами. Аллигатор выполз на берег и долго смотрел своими немигающими глазами, как они медленно увязали в предательской грязной жиже, что колыхалась у них под ногами. Как жалобно они кричали, прощаясь с жизнью! Он ничего не мог поделать, хотя ему и было обидно, что у него на глазах пропадает такой отличный обед.

Он знал, что человек в лодке конечно же не сделает такой глупой ошибки. Но зато он непременно допустит какую-нибудь другую ошибку. Непременно.

Ошибка.

Праматерь свивалась плотными кольцами в своей глиняной тюрьме.

Ош-ш-ш-ш-шибка. Шшш! Сначала ты допускаешь ошибку.

А потом наступает расплата.

77

Пак сидел у корней старой сосны, напротив входа в своё маленькое логово. За прошедшие дни он сделал три важные вещи: отыскал ночлег, утолил голод и узнал, что такое луна. Но эти маленькие победы не могли исправить его ошибку. Он нарушил правило и вышел из-под крыльца. Ошибка преследовала его, она была повсюду — сидела верхом на его грязной шкурке, грелась вместе с ним в солнечном луче, качалась у него над головой на ветвях деревьев. Ошибка. Ошибка. Ошибка.

Он слышал её в шуме солёной воды лесного ручья. Именно там он в последний раз видел маму. «Обещай, что ты вернёшься». Ему казалось, что ручей снова и снова повторяет эти слова. Он дал обещание. Он должен вернуться.

Обещание держало его крепко — так же, как ржавая цепь, что приковывала Рейнджера к крыльцу покосившегося дома.

Рейнджер. Пак навострил уши. Почему же старый пёс не подаст голос? Без подсказки он не сможет догадаться, в каком направлении идти к дому. Пак взглянул вниз на быстрый ручей и моргнул. Колибри. Она была там, она парила прямо над водой, словно крошечная радуга. Мелькнула — и пропала.

Пока он сидел и смотрел, тень вдруг накрыла солнечное пятно прямо возле него. Пак поднял голову. Птица! Та самая огромная птица, что выронила мышь прямо у входа в его норку. Наверное, птица вернулась за потерянной добычей? Шёрстка котёнка встала дыбом, и он сердито зашипел. В прошлый раз птица испугалась. Можно попробовать прогнать её ещё раз. Однако, рассудив, что осторожность не помешает, Пак на всякий случай нырнул в своё логово и лёг подальше от входа, свернувшись клубком. Это был клубок из шёрстки, засохшей грязи, печали и одиночества.

Одиночество.

Горькое, как солёный ручей.

78

Корни деревьев уходят к самому сердцу Земли и чувствуют каждое её содрогание. Их ветви тянутся к небу — они словно антенны, которые улавливают тревожные сигналы. Тогда, тысячу лет назад, деревья сразу поняли: Ночная Песня, вновь надев змеиную кожу, обрекла себя на смерть.

Когда Мокасиновая Праматерь сказала Ночной Песне, что она никогда больше не сможет вернуться в деревню, к людям, что отныне она обречена вечно носить змеиную кожу, молодая ламия обвилась вокруг ветки кипариса, что рос на берегу протоки. Она отказывалась спускаться вниз. Она отказывалась от еды. Она отказывалась петь.

Вначале Праматерь решила оставить её в покое. «Надо подождать. Постепенно она придёт в себя», — решила старая змея. И она ждала. И наблюдала.

Но однажды утром, на рассвете, она взглянула на Ночную Песню, и у неё перехватило дыхание. Её иссиня-чёрная чешуя, всегда ярко блестевшая на солнце, теперь потускнела, выцвела и в золотистых солнечных лучах отливала мертвенным жёлто-лиловым цветом. Если бы речь шла о человеке, то можно было бы сказать, что всё её тело превратилось в один сплошной синяк. Как известно, синяк появляется, когда под кожей лопаются тонкие сосуды и разливается кровь. Праматерь испугалась. Она стала звать Ночную Песню: