Читать книгу "Приемыш черной Туанетты - Сесилия Джемисон"

Помните ли вы, как подробно и строго расспрашивали меня о родителях ребенка, когда я впервые привела к вам Филиппа? Вы не узнали меня, вам и в голову не пришло, что этот мальчик – сын Эстеллы Детрава и молодого офицера из северных штатов.

Вы удивляетесь, почему я так долго скрывала правду? Я объясню вам теперь. Я любила этого ребенка, он был последним из их семьи, и мне казалось, что он мой и что потеря его убьет меня. Но главная причина была в том, что я клятвенно обещала моей госпоже в случае ее смерти не расставаться никогда с ребенком. Неудивительно, что она была против того, чтобы мальчик воспитывался на севере. Она знала, что ее муж не сообщил семье о своей женитьбе: между северной и южной частью страны царила непримиримая вражда. А она была очень щепетильна в этом вопросе и неоднократно брала с меня слово, что в случае смерти ее и ее мужа я спрячу ребенка, пока он не подрастет и не будет в состоянии сам распорядиться собой. Я боялась, что, если я открою его местопребывание, его заберут на север, в семью отца, а меня к нему не подпустят. В той семье ничего не знали о мальчике, пожалуй, невзлюбили бы его, – а для меня он был мое единственное сокровище! Нет, я не могла его отдать! Мне казалось, что я смогу это сделать, когда он подрастет. Но годы шли, я не могла его отдать и не отдам, пока жива…

Но пора кончать. Мне трудно писать, я еле вожу пером. Я провожу дни и ночи над этой исповедью, хочу как можно больше объяснить вам…

Когда смятение после пожара улеглось, я тайком вернулась на плантацию и забрала бумаги моей госпожи, которые, к счастью, она не успела взять из-за поспешного бегства, – иначе и бумаги погибли бы в огне. В этом пакете – брачное свидетельство, выданное вами, письма молодого офицера к моей госпоже; вы увидите также нераспечатанное письмо, адресованное матери молодого человека. Он дал его моей госпоже, чтобы в случае несчастья с ним она отослала его матери. Я думаю, что в нем он сообщает о своем браке и просит позаботиться о его жене и сыне… Но ей, святой душеньке, не понадобились их заботы: она ушла туда, куда несколькими днями раньше ушел и ее молодой супруг, остался только мальчик, которого после моей смерти надо отправить к родным его отца. Может быть, нехорошо, что я удерживаю его теперь, но он еще мал и привязан ко мне. Я делала для него все, что могла; я учила его только добру. Никто не скажет дурного слова о моем Филиппе. О, отец Жозеф, я чувствую, что, когда вы будете читать это письмо, он будет одинок! Я уйду из этого мира, – его «мамочки», которую он так любил и слушал, скоро не станет. Будете ли вы любить его, заботиться о нем, утешать его? Он будет так несчастен без меня! Эти бумаги и письма, конечно, надо отослать его бабушке. Сомневаюсь, что она сможет любить его так, как я. О, отец Жозеф, будьте добры к нему! Я оставляю его на ваше попечение. Если я поступила нехорошо, скрывая его, простите меня и отдайте на милость и суд Божий!

Туанетта».

Прочитав письмо Туанетты, отец Жозеф отер со щек слезы и вновь принялся за письма. Тщательно просмотрев бумаги и написав от себя несколько слов в пояснение, он вложил их в новый конверт и надписал адрес мадам Эйнсворт.

Глава XXIX

Маленькие странники

Когда в холодную мартовскую ночь Филипп вышел на улицу с «детьми» и с остальным багажом, первой мыслью его было уйти, а второй – пробраться в Новый Орлеан. Первое было довольно легко осуществить, но над вторым надо было серьезно подумать, так как не все дороги вели в этот далекий южный город.

Лилибель ждал Филиппа на углу. Он дрожал от холода и нетерпения. У него в руках тоже был узелок. Филипп заранее дал Лилибелю денег для покупки провизии, которая и была в узелке. Еда состояла из бананов, имбирного пряника и сушеных зерен, маленькое ведерце с патокой дополняло дорожный провиант.

– Ну, что ж, – отрывисто проговорил Филипп, увидя его, – ты готов?

– Да, мастер Филипп, я готов, я все сделал. Но мы пойдем, наконец, куда-нибудь или будем стоять всю ночь под холодным дождем?

– Понятно, пойдем, – решительно ответил Филипп. – Нам нужно двигаться, чтобы согреться. Пойдем же к переправе! – И без лишних разговоров он повернул к реке и быстро зашагал вперед, за ним медленно поплелся Лилибель, хныкая и жалуясь на холод.

Филипп хорошо понимал, что ему придется возглавить это путешествие и что вся ответственность лежит на нем. Прежде всего надо было уйти из города.

– Ведь городовые могут поймать нас, – между тем говорил, всхлипывая, Лилибель, – нас отправят обратно, посадят в тюрьму для бродяг и никогда не выпустят!

Это беспокоило и Филиппа. Несмотря на неизвестность, ожидавшую впереди, он ни за что не хотел бы вернуться и изо всех сил спешил к переправе. Он не озяб и не промок, толстое пальто защищало его от дождя, а сердце согревала надежда.

Когда они пришли к переправе и Лилибель увидел пароход, качавшийся на темных волнах Северной реки, он отскочил назад, упрямо твердя:

– Я не поеду больше пароходом, я пойду пешком!

– Но надо прежде переехать через реку, это только переправа! Пойдем, пароход сейчас отойдет. Если ты не пойдешь, я уеду без тебя, – пригрозил Филипп.

– Я не пойду, – хныкал Лилибель, в то время как Филипп, отдав билеты, подталкивал его вперед в густую толпу. Они прошли незамеченными.

Благополучно перебравшись на другой берег, Филипп пошел медленнее. В голове его созревал план. С сообразительностью, не свойственной его возрасту, он понимал, что нельзя задавать вопросов, которые могли бы навести на их след. Если он не будет осторожен, его легко смогут разыскать и отправят обратно. И он решил не расспрашивать ни о чем, что бы могло возбудить подозрения. Он помнил только два города, через которые проезжал, направляясь на север со своими приемными родителями. Один из городов – Чатануга – запечатлелся в его памяти: они останавливались в нем и осматривали Сторожевую Гору, место «битвы в облаках». Другой город – Вашингтон, миссис Эйнсворт говорила, что это столица страны. Если они проезжали эти города по пути в Нью-Йорк, то и обратно следовало пройти мимо них. И он решил разузнать, как пройти в Вашингтон.

Филипп был полон решимости, отваги и надежд, его не останавливало, что впереди – длинный ряд трудных дней, недель и даже месяцев, которые предстояло идти, что впереди – холод, голод, труды и страдания, холмы, долины и леса, реки и озера. Все препятствия придется преодолеть, прежде чем добраться до своей родины.

Прошла добрая часть ночи, наши маленькие путешественники очутились за пределами блестящего и шумного Джерсей-сити, в сонном предместье. Лилибель устал и объявил, что дальше не сделает ни шагу. Они присели на ступеньки недостроенного дома и подкрепились имбирным пряником и бананом. После скромного ужина Лилибель прикорнул на куче стружек, под лестницей, и скоро оказался в царстве снов, где нет ни холода, ни голода, ни усталости.

Некоторое время Филипп молча сидел и смотрел на звезды.

«Вот Большая Медведица, – думал он. – Мамочка часто показывала мне ее. Она блестит здесь так ярко и кажется такой близкой, что не может быть отсюда далеко до Нового Орлеана. А вот Малая Медведица, она всегда стояла прямо над питтоспорумом в мамочкином саду… Она такая же, как была, и горит здесь и там в один и тот же час…» Сидя в темноте, с «детьми», он обрадовался знакомым созвездиям, как старым друзьям, он радовался, что они будут его сопровождать в долгом пути домой. Этот путь казался ему короче и легче, раз они сияют вверху.