Читать книгу "Скажи красный - Каринэ Арутюнова"

Они угрожают милицией, и мы расходимся. Домой идти не хочется, тем более я уверена, что мама меня ждет, все глаза просмотрела. Меня провожает Фельдблюм, сын нашей школьной медсестры. Он некрасивый, вертлявый, и пахнет от него котлетой. По дороге он рассказывает мне, как его родители усыпили собаку, старую овчарку Наду, и лицо у него делается маленькое и несчастное, и мне хочется что-то сделать для него, и я осторожно касаюсь его щеки. Губами. И вот тут-то происходит смешное – он становится на цыпочки и целует меня тоже – ужасным поцелуем, зачем-то проталкивая свой язык в мой рот. Сказать, что я не ощущаю ничего, я не могу, – нет, конечно, – лицо мое перепачкано фельдблюмовой слюной и пахнет котлетой, шампанским и черной икрой. В таком виде меня встречает соседка Люда и испуганно спрашивает – ты что, пьяная, – в ответ я заливаюсь идиотским смехом и взлетаю на свой второй этаж. Свет горит – мама не спит, конечно – не спит, потому что, слава богу, у нас гости, – никогда еще я не была так рада гостям, – это такие поздние гости, они варят кофе в джезве и тихонько рассказывают анекдоты, – при этом приговаривая – ты не слушай, это такой анекдот, услышала и забудь, и папин друг Гурам треплет меня за косички, а его жена, худенькая Ася, задумчиво произносит – совсем выросла наша девочка.

Совсем выросла, совсем выросла, – я обнимаю подушку и проваливаюсь в глубокий как обморок сон, в котором беленькая из «Аббы» орудует столовой ложкой, выскребывая последние икринки со дна трехлитровой банки, а когда присматриваюсь, то оказывается, что это не она, а тощая Миронова в новеньких «ливайсах». Маленький Фельдблюм с несчастными глазами пожирает сметану из граненого стакана, становится на четвереньки и лает в точности как его овчарка Нада, а потом достает огромный шприц и надвигается на меня, – я успеваю заскочить в лифт и пытаюсь нащупать хоть одну кнопку, но стены лифта совершенно гладкие – это такая герметичная кабина, она уносит меня с завыванием и грохотом, от которого сердце мое тоже грохочет прямо во рту, и я просыпаюсь мокрая, нет, не то что вы подумали, просто мокрая от пота, слюны, слез, ужасная некрасивая девочка, очень несчастная, невозможно несчастная, несчастная до такой степени, что ей только и остается, что схватить лежащие на трюмо ножницы и отхватить противные косички у самого основания. Это не так легко, ножницы тупые, и я упрямо пилю и кромсаю, пилю и кромсаю, и подвываю омерзительным голосом, потому что косички мои каштановые, с рыжинкой на кончиках, а на одной из них – красная лента.

Косички я оплакивала неделю. Забилась в шкаф и отказалась идти в школу. Но идти все же пришлось. До сих пор не могу понять, как это мама позволила мне выйти из дому. Такой несчастной. Обреченной, с затравленными красными глазами, с головой, втянутой в плечи.

Хорооошенькая, – протянула Миронова, и я чуть приободрилась. Но на физкультуре старалась прятаться за ее спину, потому что это был смежный урок с параллельным классом, и один мальчик… В общем, он мне нравится. Конечно же, если бы я помнила о нем в то ужасное утро, я бы ни за что не сделала того, что сделала. Но мальчик ни разу так и не взглянул на меня, и я уже не знала, радоваться мне или огорчаться. А на переменке стояла у окна и водила пальцем по стеклу, глотая слезы. Жизнь кончена, жизнь кончена, – не думаю, чтобы я произносила именно это, но нечто подобное мелькало в моей обезображенной голове.

Тяжкое бремя страсти

Весна. В коридорах средней школы номер двести четыре – запах пота и мастики.

Мужев и Фельдблюм на лету разбивают девчачьи стайки, – высшим пилотажем считается внезапно вметнувшаяся вверх и без того символическая юбчонка, – визг… Берендеев, Берендус, или Жирный, тряся щеками и хохоча, хлопает девчонок промеж лопаток, – на предмет наличия пока еще весьма таинственного элемента женской экипировки. О результатах сообщается во всеуслышание – таким образом всем становится известен тот факт, что Сонечка Шварц носит лифчик, а тощей Смирновой, например, он совсем ни к чему.

Некоторые девочки уже давно маленькие женщины. У них усталые с поволокой глаза и вспухшие губы. Таких мальчишки уважают и побаиваются. Вон Люда Макарова, например, появляется только к третьему уроку, и вообще ей не до того, школьное платье трещит на груди, после школы ее ждет студент (взрослый мужчина!), скорей всего, Люда скоро выйдет замуж и нарожает маленьких макаровых одного за другим, а на физику и сны Веры Павловны ей глубоко наплевать.

В общем, на повестке дня – ЛЮБОВЬ. Без нее – никак. Дома я верчусь у зеркала, еще на сантиметр укорачиваю платье, – сырой весенний воздух и бурное цветение яблонь взывают к подвигам. Элементами эротики пестрит «Молодая гвардия», у Горького полно, Куприн бесценен. А уж Бунин… Под партами во время уроков перечитываются захватанные, переписанные чьим-то аккуратным почерком тетрадки. «Дядя и племянница». Уши горят. Во рту пересыхает. В общем, так дальше нельзя. Приобретенное и усвоенное срочно требует выхода.

Вдобавок массу страданий причиняет внешность.

Исчезает беспечная гладкость кожи, волосы вьются совсем «не туда», и вообще их гораздо больше, чем требуется.

Главное, направить страсть в нужное русло. Срочно подыскивается объект. Только, вот незадача, – своих, из класса, я знаю как облупленных, – но в седьмом «А» – новенький, – челка до бровей, глаза синие как озера… Сказано – сделано.

Теперь все в курсе, что новенький Вася Дедушко (с ударением на втором слоге) – мой. Знают все, кроме самого Васи.

Я загружена делами по горло – едва заслышав звонок на перемену, пулей вылетаю за дверь. Сначала в туалет – подправить челку (не волосы, а пакля), потом – на второй этаж, поближе к любимому. – ТВОЙ в столовой, – шепчут посвященные. Несусь по адресу. С гордым выражением лица наворачиваю кругов пять вокруг ничего не подозревающего героя, невинно жующего пирожок.

Страсть требует выхода. Я веду дневник. Конечно, каждая следующая страничка посвящена моим чувствам – удивительной, всепоглощающей страсти. «Сегодня он посмотрел на меня долгим, волнующим взглядом…» Меня не смущают слухи о том, что Вася – тупица и двоечник, косноязычен и неразвит. Я преданно смотрю в распахнутые глаза, – я тону в них… Наконец и сам виновник что-то заподозрил. Несколько раз поймала его недоуменный взгляд. Развязка неумолимо приближалась. Моя лучшая подруга Луиза Коровкина заявила, что не в силах более наблюдать наши терзания, – мы просто ОБЯЗАНЫ расставить ВСЕ точки.

Так как Василий не проявлял никакой инициативы, пришлось взяться за дело самой. На перемене я сама подошла к нему. Набрав воздуха в легкие, поинтересовалась, чем он занят после уроков. Вася опустил мохнатые ресницы. Ботинки моей любви были давно не чищены, под ногтями синела траурная кайма, но, клянусь, это ничуть не портило очарования момента.

Томительная пауза тянулась вечность. Сердце бешено колотилось. Наконец, возлюбленный мой поднял глаза, – невинные, как у двухмесячного щенка. – Ты шо, ходить со мной хочешь? Я замерла. Такого вопроса, прямого и бесхитростного, предусмотрено не было. Подготовиться я не успела. Кроме того, я уже не была уверена, хочу ли я «ходить» с ним. Этот многозначительный диалог, увы, оказался последним…