Читать книгу "Не все мы умрем - Елена Гордеева"

В это время раздался первый удар грома, от которого Сашка вздрогнула и приоткрыла рот. Казалось, в окно влетел большой упругий шар и с треском лопнул. Раскат грома наполнил всю комнату. Сверкнула молния.

Евгения обернулась:

— Что, страшно?

Сашка не ответила. Она испугалась. Все окна эркера были открыты, и занавески развевались от первых порывов надвигающейся грозы.

— Этому предупреждению Бога никто не внял, — продолжала Евгения, закрывая окна. В комнате сразу стало уютней и тише. Ей было видно, как внизу по набережной ползли машины и не спеша двигались прохожие. — Кроме одного-единственного человека. Только этот человек внял гласу Бога и принял меры. Он уехал в горы, нашел там пещеру с источником, запрудил его и собрал себе целое озеро старой воды.

И вот настал день, о котором возвещал Бог. Иссякли все реки, высохли колодцы, а все люди от жажды сошли с ума. А тот человек стал пить воду из своих запасов и остался в своем уме.

Первые капли дождя застучали по стеклам эркера.

— Вскоре пошел дождь, — продолжала Евгения, глядя в окно на бегущих прохожих. Мостовая заблестела, а поверхность Москвы-реки подернулась рябью. — Он лил день и ночь, целый месяц. Человек прятался в пещере. Вновь наполнились колодцы, потекли по равнинам реки, разлились озера.

За спиной Евгении заскрипела кровать. Сашка под одеялом встала на четвереньки и, вытянув шею, смотрела, как наполняется водой Москва-река. Евгения улыбнулась.

— А человек спустился к людям посмотреть, что с ними стало.

Сашка в ночной рубашке стояла на кровати во весь рост и с удивлением смотрела, как напротив их дома вокруг недавно построенного особняка, в котором жили какие-то шишки за высоким забором, несмотря на проливной дождь, бегал мужчина в спортивном костюме, промокшем насквозь, а за ним два охранника в одинаковых черных костюмах, держа над собой зонтики. Евгения тоже обратила на них внимание и по достоинству оценила дар небес.

— Да, это были совсем другие люди, — закивала она. — Он не понимал их, они не понимали его. Он не мог смотреть, как люди убивали друг друга, а потом пели песни про чай «липтон» и жвачку «орбит». Их жизнь стала похожа на способ существования белковых тел, потому что Поле чудес бывает только в Стране дураков. И он опять ушел в юры. А назавтра опять спустился, потому что не мог жить один. Вот так и ходил: вечером в горы, утром обратно. А когда ему стало невыносимо одиноко, он зажмурился и выпил новой воды. И забыл, каким он был прежде.

Евгения взяла со стола стакан молока и протянула его Сашке:

— Пей!

Девочка заулыбалась, принимая игру, взяла молоко, зажмурилась и залпом выпила.

— Ну и как?

— Нормально. А чем кончилась сказка? Он не сошел с ума?

— Сошел. — Евгения забрала стакан. — Но кругом были тоже одни сумасшедшие, и поэтому они решили, что он чудом исцелился, раз стал таким, как все.

Сашка рассмеялась, плюхнулась со всего маху на кровать и забилась под одеяло, из-под которого Евгения услышала:

— Все. Я больше ничего не помню.

Евгения потушила ночник и вышла.

В кухне сидел Михаил. Седые волосы были влажными.

— Когда ты пришел? — тихо спросила жена, целуя мужа в темечко.

— Только что. Ну как, уснула?

— Обещала. Ты промок?

— Немножко.

— Пап, привет. — Дверь на кухню открылась. На пороге стояла Сашка.

— Ты почему не спишь? — заворчал отец.

— Я в туалет.

— Так иди в туалет. Здесь, по-моему, кухня.

— Я есть хочу.

— Ты же выпила молока, — упрекнула ее Евгения. — И обещала мне все забыть. В том числе и про оладышки.

— Я же не сумасшедшая. Про оладышки я забыла, а про колбаску вспомнила. — И Сашка полезла в холодильник. Там лежала ее любимая докторская колбаса. Михаил недовольно следил, как она взяла нож, тарелку и уселась за стол так, чтобы мачеха стала буфером между ней и отцом. — Вы разговаривайте, разговаривайте, — разрешила дочь, — я вам мешать не буду, — и отрезала первый кружочек. — Ну как дела у тебя на работе? Расследование продвигается или нет?

— Ешь быстрее свою колбасу и уматывай, — рассердился отец.

— Фу, как грубо ты разговариваешь с ребенком, — нахмурилась Сашка и отрезала себе еще кружок колбасы толщиной с палец. — Ма, последний вопрос: а пища тоже была отравлена?

— Да. И вода, и пища, и деревья, и животные. Все было отравлено. Все сошли с ума.

Сашка согласно кивнула — она так и думала — и демонстративно вышла из кухни.

— Ну что ты злишься? В этом возрасте все дети хотят есть.

— Я устал, раздражен и тоже хочу есть. Вот и злюсь.

Закипел чайник. Евгения налила себе и мужу. Из духовки достала блинчики с мясом, поставила тарелку с оладышками, соусницу со сметаной, отрезала немножко «сашкиной» колбаски.

— Убери ты ее, Христа ради, — замахал руками Михаил. — Утром встанет, начнет кричать: кто ел мою колбасу?

Евгения знала: с голодным мужчиной лучше не спорить. Поэтому колбасу убрала и терпеливо ждала, пока муж выпьет первую чашку сладкого чая, съест несколько блинчиков и заурчит. Она налила ему еще чашечку, пододвинула оладышки, сметанку и осторожно спросила:

— Ну как дела на работе? Как расследование? Продвигается или нет? Ответь дочке: что делал?

Михаил с полным ртом хмыкнул:

— Ходил по квартирам. Нашли еще один труп. Как раз под Мокрухтиным. Некто Огарков, пенсионер.

— Какой еще Огарков? — нахмурилась Евгения и присела к столу.

— Удивлена? Не знаю, убийство это или нет, но входная дверь у него была закрыта изнутри. А балконная — наоборот, открыта. Старушка над Мокрухтиным ночью после убийства видела, как по веревке спускался мужчина. Но Мокрухтина-то убили днем. А мужчина спускался ночью. Причем трижды. Ну один раз понятно — спасатель. А два других раза кто?

— Может, старушка придумала со скуки?

— Мужчину на веревке она придумать могла, но вот вымытый пол в опечатанной квартире Мокрухтина придумать невозможно. Причем вымыт он был странно: полосами — наверное, там, где ходили. Под кроватью, под тумбочкой, под диваном, под столом осталась пыль.

Евгения задумалась:

— Когда, говоришь, Огарков умер?

— Похоже, что ночью перед Мокрухтиным. Есть интересные детали: у пенсионера и алкоголика на кухне полно продуктов. В холодильнике и молоко, и кефир, и кильки в томатном соусе, и буханка «Бородинского» зачем-то там лежит, и полбатончика сервелата, скумбрия копченая, три бутылки пива, бутылка «Пшеничной» и коньяк. Крабы, представляешь? В общем, с голоду он не помирал. А в морозилке — полуфабрикаты фасованные в упаковках: окорочка куриные, индюшачьи грудки, ростбиф, отбивные. Вся камера забита.